Отечественная историография проявляла определенный интерес к тем, кто находился в послефевральской России 1917 г. в качестве военнопленных, но сосредоточивала внимание, главным образом, на трех аспектах: иностранных частях в составе русской армии при Временном правительстве, работе большевиков среди пленных противника и участии последних в Октябрьской революции{1}. Мы же хотели бы остановиться на вопросах менее освещенных: взаимоотношениях военнопленных и населения и взаимоотношениях военнопленных и российской власти в лице Временного правительства, военных властей, Советов депутатов и профсоюзов (укажем, что даты будут приводиться по старому стилю; термин «русский», вслед за официальной дооктябрьской терминологией, будет обозначать государственную, а не национальную, принадлежность; рассмотрение коснется в основном военнопленных – нижних чинов, занятых в народном хозяйстве страны в отличие от пленных офицеров).
[143]
  Итак, к 1917 г. на территории России находилось выше 2 млн. военнопленных – почти 500 тыс. венгров, около 450 тыс. австрийцев, примерно 250 тыс. чехов и словаков, белее 200 тыс. югославян (термин 1917 г.), 190 тыс. немцев, а также турки, итальянцы, галицийские украинцы, поляки, болгары, представители других национальностей. На 1 января 1917 г. в пределах Московского военного округа насчитывалось 521 тыс. пленных, Казанского – 285 тыс., Омского – 199 тыс. и т. д. Продолжавшиеся в 1917 г. боевые действия увеличивали эти цифры. Так, согласно официальным данным, за первые дни июньского наступления русской армии в плен было взято до 36 тыс. человек. А по воспоминаниям генерала А.И. Деникина, «11-го июля 4-я русская армия генерала Рагозы и румынская – Авереско перешли в наступление между реками Сушицей и Путной против 9-ой австрийской армии. Атака их увенчалась успехом: армии... взяли 2000 пленных»{2}.
  Количество военнопленных, занятых в экономике России в 1917 г., составляло около 1,5 млн человек, причем, по отдельным предприятиям, отраслям и регионам относительные цифры были очень высоки. Так, на некоторых заводах Урала пленные составляли от 1/3 до 1/2 всех работавших, а к лету 1917 г. в Донбассе, Уральском, Подмосковном и Западно-Сибирском каменноугольных бассейнах – около 30% рабочих, в металлургической промышленности Юга России – свыше 25%, а в железорудной – около 60%{3}.   Весь комплекс мер, связанных с нахождением военнопленных на территории империи, определялся специальным Положением, которое было утверждено в 1914 г. и с незначительными дополнениями продолжало юридически действовать и в 1917 году. Основными структурами, ведавшими военнопленными, были специальные отделы штабов фронтов, округов и Главного управления Генерального штаба (ГУГШ). В конце марта 1917 г. к ним добавилось Управление заведывающего содержанием и эвакуацией военнопленных в пределах Кавказского военного округа (официальное название) (видимо, в управление был развернут отдел). В июле при уточнении предметов ведения отделов Управления дежурного генерала Штаба Верховного главнокомандующего в составе организационного отдела было объявлено отделение о военнопленных и трофеях, а инспекторского — отделение переписки по запросам об участии военнопленных{4}.
  Расширился круг государственных организаций, занимавшихся пленными. В марте 1917 г. постановлением Временного правительства был учрежден Центральный комитет по делам военнопленных при Главном управлении Российского общества Красного Креста (РОКК) как головная структура для всех государственных и общественных организаций соответствующего профиля. В части, связанней с делами пленных противника, ЦК имел право «самостоятельного и окончательного решения всех вопросов общего характера, касающихся русских военнопленных, находящихся во вражеских странах, и неприятельских военнопленных, водворенных в России (с точки зрения установления взаимности)»{5}.
  В мае приказом по военному ведомству был образован Центральный эвакуационный комитет в Москве и эвакуационные совещания в городах, где имелись распределительные эвакопункты, к компетенции которых были отнесены наряду с больными и раненными русскими солдатами больные и раненные пленные. В июне «в целях более скорого использования труда военнопленных», помимо уже имевшейся Особой междуведомственной комиссии при ГУГШ, были сформированы аналогичные комиссии при штабах округов, куда вошли региональные представители заинтересованных министерств и ведомств{6}. 13 ноября приказом Верховного Главнокомандующего № 964 было утверждено Положение о Продовольственном Совете при Штабе Верховного главнокомандующего, которое предусматривало право уполномоченных министра продовольствия (Временного правительства!) на «принятие мер к усилению заготовки продовольствия и фуража в районе фронта путем испрошения у надлежащих властей военнопленных». Однако, взглянув на дату приказа, нетрудно понять, что эта инициатива не была реализована.
  Желание на официальной основе распоряжаться распределением пленных на сельскохозяйственные работы изъявили также вновь образованные местные земельные комитеты. Например, проект организации таких комитетов, подготовленный Западно-Сибирским Советом крестьянских депутатов летом 1917 г., предусматривал выборность низших (сельских) комитетов всеми людьми, проживающими в сельском обществе, за исключением иностранных подданных, и компетенцию комитетов
[144]
в числе прочего распределять военнопленных по хозяйствам крестьян для помощи в полевых работах. Проект предлагал вменить в обязанность волостным комитетам регистрацию и распределение пленных в распоряжение сельских комитетов{7}, то есть забрать эти функции у военных и правительственных структур. Подобные требования не являлись тогда единичными и отражали революционный процесс в деревне, в который пассивно вовлеченными оказались и военнопленные.
  Вследствие массовых мобилизаций в годы войны сельское хозяйство лишилось многих рабочих рук. Деревня не могла самостоятельно провести посевные и уборочные работы в полном объеме в 1917 году. Всю же рабочую силу военнопленных поглощали поместья, что вызывало возмущение крестьян. Солдатки в отчаянии посылали на фронт прошения командирам частей отпустить мужей домой на сельскохозяйственные работы, поскольку, как писала одна из них, «нанять... некого, а военнопленных не дают, и я боюсь, что хлеб наш останется неубранным». В конце концов крестьяне начали разбирать пленных из поместий по своим хозяйствам самостоятельно. Местами же земельные комитеты ставили изъятие пленных у помещиков на планомерную основу, например, вводили для последних плату за использование военнопленных, а если они отказывались платить, бесплатно прикрепляли пленных к хозяйствам мобилизованных в армию. Более того. Во многих местах крестьяне в ходе аграрных волнений выдвигали требование об уравнении зарплаты военнопленных с зарплатой местных батраков, которую, в свою очередь, тоже требовали повысить, а местами и повышали явочным порядком. С целью ввести жизнь деревни в спокойное русло министр земледелия Временного правительства В.М. Чернов 16 июля издал инструкцию, пытавшуюся регулировать земельные отношения, в том числе вопрос использования труда военнопленных, а Верховный главнокомандующий — приказ №737 (31 июля), требовавший в пределах театра военных действий в том числе возвращения пленных в поместья и запрещения вынуждать помещиков платить им зарплату выше установленной. Но вряд ли можно сомневаться в том, что особого результата эти меры властей в сложившейся обстановке не дали{8}.
  Требования об уравнивании оплаты труда военнопленных с местными трудящимися выдвигались и в промышленности, причем, исходили они как от самих рабочих, так и от их выборных органов. Так, в Енисейской губ. рабочие Знаменского стеклозавода добились равных с собой прав для венгерских, немецких и австрийских пленных; а в Донбассе исполнительный комитет Щербинского рудника 10 июня 1917 г. вынес решение, обязывавшее администрацию оплачивать труд пленных и русских рабочих одинаково, а также уравнять тех и других в снабжении продовольствием. Внесение некоторых проблем пленных в перечень требований, выдвигавшихся рабочими, возвращало им чувство собственного достоинства и способствовало вовлечению в экономическую и политическую борьбу. В августе 1917 г. даже состоялась крупная (до 10 тыс. участников) забастовка пленных, занятых на выкорчевке леса и строительстве железной дороги на Урале, подавленная властями силой оружия. Отношение к военнопленным трудового населения России отличалось от позиции «интеллигентных» классов, которые продолжали видеть в них врагов и единственным путем улучшения условий их пребывания считали давление на правительства Четвертного Союза родственников этих пленных с целью добиться облегчения положения русских военнопленных в странах неприятеля{9}.
  Значительный вклад в улучшение положения пленных в России внесли Советы депутатов и профсоюзы. В ряде Советов начиная с Петроградского возникли специальные комиссии, ведавшие делами военнопленных, как русских за рубежом, так и неприятельских в России. В апреле 1917 г. на Всероссийском совещании Советов также был поднят вопрос о беззащитном положении пленных. В мае Петроградский Совет призвал рабочих собирать деньги для оказания помощи своим и вражеским военнопленным{10}.
  На местах началась работа по выравниванию материального положения пленных относительно русских рабочих. Так, конференция 12 Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Луганского района (Украина) предложила «поручить Советам на местах принять меры к улучшению положения военнопленных» (в указанной местности находились пленные австрийцы, чехи и словаки). В крайнем случае, ставилась задача хотя бы предотвратить дальнейшее ухудшение уже существовавшего положения (Полтавский губернский Совет рабочих и солдатских
[145]
депутатов). Специальное письмо Московского комитета партии большевиков о бедственном положении военнопленных было включено в повестку дня работы Московского совета профессиональных союзов. После его обсуждения Моссовет профсоюзов принял решение о постановке указанной проблемы перед правлениями отдельных профсоюзов и фабрично-заводскими комитетами на предприятиях Москвы. В июне 1917 г. Томский съезд Союза горнорабочих принял резолюцию «Об отношении к иностранным рабочим и военнопленным», в которой категорически потребовал «обеспечить военнопленных рабочих законом об охране труда, немедленного уравнения зарплаты с русскими, привлечь их к выполнению налогов наравне с русскими рабочими, привлекать к участию в рабочих организациях, особенно профессиональных союзах»{11}, то есть фактически обеспечить пленным экономическое русское гражданство.
  Советы выступали за пресечение насилий и издевательств над пленными, нередкими со стороны официальных лиц – милиционеров, представителей администрации учреждений и предприятий и т. п.; за неприменение к военнопленным телесных наказаний. Наконец, в отдельных местах представители пленных появились в составе местных Советов, как, например, в Житомирском (от чехов и словаков), Черкасском (от австрийцев) и т. д. Иногда военнопленных представляли в Советах местные граждане{12}.
  Политика же Временного правительства по отношению к военнопленным, в сущности, продолжала дореволюционную. В марте 1917 г. к работам начали привлекать пленных унтер-офицеров, поскольку «еще в минувшем 1916 году Военным Министерством были получены документальные сведения о том, что правительства Австро-Венгрии и Германии, вопреки заключенному с Россией соглашению о непривлечении к принудительным работам военнопленных унтер-офицеров заставляют всеми способами находящихся у них в плену русских унтер-офицеров выполнять разного рода работы», а демарш русской стороны остался без ответа. В марте же на многочисленные запросы пленных о возможности жительства на частных квартирах, свободе передвижения в пунктах расквартирования, свободе собраний, профессиональных и религиозно-просветительных союзов был получен отказ в связи с тем, что русские граждане в плену были лишены аналогичных требованиям прав, и поэтому «дарование каких-либо свобод лицам, взятым с оружием в руках и неосвобожденным от плена, было бы актом явно несправедливым». В июне ЦК по делам военнопленных при Главном управлении РОКК принял решение о клеймении масляной красой одежды пленных нижних чинов (буквы «В.П.» на левом рукаве). Это нововведение тоже объяснялось тем, что в Австро-Венгрии и Германии на одежде русских военнопленных ставили особые знаки краской или прикрепляли специальные нашивки, а переговоры с указанными странами об упразднении «знаков плена» не привели к решению вопроса{13}.
  Однако эти акции скорее номинально уравнивали положение иностранных пленных в России и русских пленных в странах неприятеля за исключением первой ввиду их нереализации или затянувшейся реализации, как это было с клеймением одежды.
  Реальным же шагом властей по улучшению положения военнопленных можно считать постановление Временного правительства от 17 июня о приеме «в подданство России неприятельских военнопленных, состоящих в рядах Русской армии или добровольческих воинских частях». Условиями, срок действия которых распространялся до окончания текущей войны являлись: подача личного ходатайства желающим, наличие отличной рекомендации от начальника его части, поручительство солидной славянской организации (если он славянин), благоприятный отзыв местных властей в случае, когда это возможно{14}.
  30 июня 1917 г. военный министр утвердил «Правила, устанавливающие особые льготы для военнопленных чехов, словаков и поляков». Согласно им, указанным категориям пленных разрешался обмен письмами между лагерями и переписка с соответствующими национальными организациями; создание касс взаимопомощи и библиотек, совместное содержание родственников и т. п. Офицерам и лицам интеллигентных профессий предоставлялось право проживания на частных квартирах. Тогда же военнопленные славянского происхождения при условии их лояльности и взятии на поруки получили возможность вступать в брак с русскими гражданками{15}.
  На основании проекта, подготовленного Ликвидационной комиссией по делам
[146]
Царства Польского, Временным правительством был принят закон о прекращении дел в отношении поляков – русских подданных, перешедших на сторону противника, вступивших добровольцами в их Вооруженные Силы (главным образом, в качестве польских легионеров в австро-венгерскую армию), затем взятых русскими войсками в плен и преданных военному суду по обвинению в государственной измене. Военнопленные остались в случае правонарушений «подведомственными» военным судам, хотя те приобрели новое качество – с конца мая 1917 г. назначение военных судей было заменено выборами в войсках военноприсяжных заседателей. В связи с вышесказанным можно лишь частично согласиться с мнением генерала А.И. Деникина о том, что власти «не использовали... пребывание на русской территории огромной массы пленных для того, чтобы дать им правильное представление о России»{16}.
  Однако исполнение уже принятых правительственных указов либо растягивалось на длительный срок, либо не происходило вообще в силу общеполитической ситуации. Кроме того, вследствие упразднения полиции и начала организации милиции охрана лагерей военнопленных была ослаблена и они получили возможность относительно свободного выхода из мест содержания (во второй половине 1917 г. были случаи организации охраны пленных офицеров силами солдат – военнопленных из тех же лагерей – членов Красной Гвардии и проведения в жизнь права свободного местожительства пленных в местах их расквартирования решениями местных Советов большевистского толка), что привело, с одной стороны, к росту числа побегов, а с другой – позволило военнопленным посещать местные митинги и демонстрации, активными участниками которых они постепенно становились (известны случаи участия пленных еще в событиях Февральской революции). Военнопленные принимали участие в первомайских рабочих манифестациях в Москве, Ивано-Вознесенске, Томске, Ярославле, Ростове-на-Дону, других городах России. 18 июня 1917 г. в связи с переходом русской армии в наступление были отмечены демонстрации пленных чехов и словаков под красными флагами. В лагерях военнопленные создавали выборные комитеты, которые занимались вопросами их быта, трудоустройства и т.п. В некоторых лагерях удалось наладить издание газет на языках военнопленных. Для пленных были открыты двери возникавших рабочих и солдатских клубов, которые по возможности выписывали для них газеты и книги на их языках, устраивали лектории и собеседования на политические темы{17}.
  Еще до Февральской революции некоторые военнопленные тяготели к местным рабочим организациям или создавали свои политические группы, как правило, антивоенного характера и социал-демократической направленности. После революции стремление к политической самоорганизации и самодеятельности пленных усилилось, тем более, что победа Февраля вселила в них надежду на скорое заключение мира и возвращение домой. Прежние кружки и группы численно увеличились, появились новые. В Сибири возник Союз военнопленных, руководимый большевиками, который к осени 1917 г. насчитывал около 25 тыс. членов{18}.
  Многие пленные вступали в РСДРП(б), причем это происходило как в индивидуальном, так и в коллективном порядке. Например, в Макеевке (Донбасс) социал-демократические организации военнопленных немцев и австрийцев объединились и влились в ряды партии большевиков{19}. Таким образом, пленные не только экономически, но и политически сливались с местным населением и хотя бы частично отождествляли свои интересы с интересами окружавшего их социума России.
  Мы уже упоминали, что официальные власти и поддерживавшие их общественные круги рекомендовали военнопленным неприятеля добиваться улучшения положения русских военнопленных от своих правительств. Несмотря на утопичность подобных предложений пленные в России прилагали усилия в этом направлении. Так, митинг военнопленных австро-венгерской и германской армий, работавших на Судженской копи Михельсона, в количестве 1400 человек 28 мая 1917 г. вынес резолюцию: «Мы... просим передать нашим правительствам наш могучий протест против бесчеловечного обращения их с нашими русскими товарищами, находящимися в австро-германском и турецком плену. Русские товарищи рабочие, у себя на Родине борющиеся за лучшие условия жизни, категорически требуют и для нас, военнопленных, тех же самых условий. Поэтому и мы энергично требуем от наших правительств, чтобы с нашими русскими товарищами военнопленными и у нас на
[147]
родине обращались бы так, как обращаются с нами здесь русские товарищи. Да здравствует Интернационал!». Участники митинга решили отчислить определенный процент своего заработка в пользу русских военнопленных в Австро-Венгрии и Германии и передать собранную сумму последним через Петроградский Совет. В 1917 г. очень популярными были сборы средств населением в пользу «семей павших борцов революции» и т. п. Пленные тоже принимали участие в подобных акциях. Например, команда германских военнопленных, работавшая на одном из заводов Мариуполя, собрала на указанные цели 101 руб. 70 копеек{20}.
  Включение массы военнопленных в политическую жизнь страны, тем более, что она выражала настроения преимущественно леворадикальной части политического спектра общества, не устраивало правительство России. Поэтому при первой же возможности, а она представилась перед подготовкой наступления 18 июня, а затем после петроградских событий 3-4 июля, была предпринята попытка восстановить прежний статус-кво пленных: усилился лагерный режим, пресекались попытки общения военнопленных с местным населением, наиболее активные участники митингов и демонстраций должны были быть водворены в тюрьмы и штрафные лагеря. Отдельные представители власти на местах предлагали восстановить телесные наказания пленных. Однако неудача корниловского выступления положила конец потугам властей в этом направлении.
  Таким образом, постепенно понятие «плен» применительно к находившимся в стране неприятельским военнопленным все более размывалось, пока не исчерпало себя полностью. А тысячи пленных, ставшие экономически и отчасти политически составляющими русского социума, обрели многие права русских граждан де-факто (военнопленные славяне получили их даже де-юре), что позволяет, по нашему мнению, говорить о начавшемся процессе их фактической массовой натурализации в России.


{1} См., напр.: Жаров Л.И., Устинов В.М. Интернациональные части в боях за власть Советов. М. 1960; Участие трудящихся зарубежных стран в Октябрьской революции (далее – Участие трудящихся). Сб. ст. М. 1967; Клеванский А.X. Чехословацкие интернационалисты и проданный корпус. Чехословацкие политические организации и воинские формирования в России 1914-1921гг. М. 1965; Курганов И. А. Иностранные участники коммунистической революции в России. В кн.: Записки русской академической группы в США. Т. IV. Б.м. 1970.
{2} Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия. М. 1987, с.196; Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф.2620, оп.2, д.68, л.337-338; Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль – сентябрь 1917 г. Репринтное воспроизведение. М. 1991, с.422.
{3} Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия, с.196; Участие трудящихся, с.16.
{4} Приказы по военному ведомству. Птгр. 1914, с.1875-1884; Приказ Верховного Главнокомандующего № 62 от 31 марта 1917 г.; РГВИА, ф.2003, оп.2, д.3, л.280-281.
{5} Собрание узаконений и распоряжений правительства. Птгр. 1917. Отд. 1, 1-е полуг., с.602.
{6} Приказы по военному ведомству. Птгр. 1917, с.277, 388.
{7} Центральный музей Вооруженных Сил (ЦМВС), ф.4, оп.II.8.1, ед.хр.14976, л.1-2.
{8} РГВИА, ф.2620, оп.2, д.19, л.478; Красный Архив, 1926, т.1(14), с.198, 217, 192; т. 2(15), с. 46; Приказ Верховного Главнокомандующего №715 от 26 июля 1917 г.; Красный Архив, 1926, т.1(14), с.221.
{9} Участие трудящихся, с.295, 124, 111, 122.
{10} Там же, с.115-116.
{11} Там же, с.124-125, 115, 296.
{12} Там же, с.127-128.
{13} Приказы по военному ведомству. 1917, с.140; РГВИА, ф.2620, оп.2
; д.19, л.120; Участие трудящихся, с.110, 113, 115.
{14} Приказ Верховного Главнокомандующего №597 от 10 июля 1917 г. {15} Участие трудящихся, с.117.
[148]
{16} Князь Сергей Евгеньевич Трубецкой. Минувшее. М. 1991, с.163-167; РГИВА, ф.2620, оп.2, д.68, л.282; Деникин А. И. Ук. соч., с.322.
{17} Мюнних Ф. Бурный путь. М. 1968, с.31; Участие трудящихся, с.305, 112-113, 121, 304, 30, 299-300; Полковник Д. Ходнев. Февральская революция и запасной батальон лейб-гвардии Финляндского полка. В кн.: 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению М. 1997, с.271; Венгерские интернационалисты в Октябрьской революции и гражданской войне в СССР. Сб. док. М. 1968, с.7-9, 11, 12.
{18} Участие трудящихся, с.302.
{19} Там же, с.126.
{20} Венгерские интернационалисты в Октябрьской революции и гражданской войне в СССР, с.17.
[149]