|
|
|
Библиотека
Пушкарев С.Г. Тайный союз Ленина с Вильгельмом. Ярославль, 1991.
ТАЙНЫЙ СОЮЗ ЛЕНИНА С ВИЛЬГЕЛЬМОМ II В 1915-1918 ГГ.
1
Весною 1764 года в Петербурге и в Москве полицией был найден “пасквиль, выданный под именем высочайшего указа”, который, якобы от имени царицы, возбуждал крестьян против помещиков; это была, мы бы сказали, революционная листовка. Сенат приказал собрать и “сжечь рукою палача” “такое подлое и поносительное письмо”, составленное и выпущенное в свет “для обмана невинных простаков” (Полное собрание законов, том 16, №12089). “Сочинитель” пасквиля остался полиции неизвестным.
На рубеже XIX и XX веков в России появился иной, ставший мировой знаменитостью, сочинитель политических “пасквилей для обмана невинных простаков”. Таким непревзойденным мастером был Владимир Ильич Ульянов (партийная кличка — Ленин), что, впрочем, не мешает многим историкам и публицистам считать его “искренним идеалистом” и даже человеколюбцем.
Прежде чем излагать в хронологической последовательности историю сотрудничества ленинцев с политической и военной головкой вильгельмовской Германии, мы должны перечислить действующих лиц этой криминальной драмы. Со стороны немцев участниками были: кайзер Вильгельм II, “генерал-квартирмейстер” (фактический руководитель военных операций) Эрих Людендорф, имперские канцлеры Бетман-Гольвег и граф Гертлинг, “статс-секретари” по иностранным делам (последовательно) фон Ягов, Циммерман и Кюльман и их помощники Штумм и Буше; германские послы Ромберг (в Берне), граф Брокдорф-Ранцау (в Копенгагене), барон фон Люциус (в Стокгольме); далее, один из возглавителей военно-политической разведки Штейнвакс и статс-секретарь Министерства финансов граф фон Редерн, который, по требованиям возглавителей дипломатического ведомства, многократно и широко открывал имперскую кассу для снабжения большевистских “идеалистов” материальными средствами.
На другой стороне главным действующим лицом был, конечно, Ленин; хитрый и осторожный конспиратор, он избегал прямого контакта с имперскими немецкими чиновниками, но для такого контакта у него под рукой была обширная и достаточно пестрая интернациональная компания: эстонец Кескюла, польские социал-демократы Ганецкий (Фюрстенберг) и Козловский, болгарско-румынско-немецкие социал-демократы (впоследствии видные коммунисты) Раковский и Радек. Радек, Ганецкий и посланный Лениным большевик Воровский во время войны проживали в Стокгольме и составляли так называемое “Заграничное бюро” Центрального Комитета РСДРП (большевиков). Номинальной целью этого бюро было поддержание контакта с социалистами различных европейских стран, которые не “скатились на позиции социал-патриотизма и социал-шовинизма”, а реальная их работа состояла в поддержании контакта с немецкими агентами и в пересылке получаемых от них денежных субсидий русским большевикам; для прикрытия этих дел Ганецкий занимался еще обширными “коммерческими” и финансовыми операциями, используя для этого немецкие и шведские банки. Главным же посредником между обеими странами и в значительной степени инициатором всего огромного и сложного предприятия немецко-большевистского сотрудничества был пресловутый Парвус, он же “доктор Гельфанд” по немецким документам. Об этой личности мы находим в 44-м томе первого издания Большой Советской Энциклопедии (с. 159) следующие сведения:
Парвус, псевдоним Гельфанда А. Л. (1869-1924), родился в России, в 1886 г. эмигрировал в Швейцарию, затем переехал в Германию; с конца 90-х годов принимал активное участие в работе германской социал-демократии, примыкая к ее левому крылу.
Выдвинулся как крупный теоретик марксизма и специалист по вопросам мировой политики и экономики. С начала 1900-х годов принимал участие также в работе российской социал-демократии, сотрудничая в “Искре” и “Заре”. В 1905 году вернулся в Россию и был членом Исполкома Петербургского совета рабочих депутатов; в 1906 г. был сослан в Сибирь, но бежал и возвратился в Германию. В 1910-14 гг. жил в Константинополе, “занимался торговыми делами, разбогател и окончательно отошел от социализма”.
Во время мировой войны “скатился на позиции крайнего шовинизма”. С 1915 года издавал в Берлине журнал “Колокол” и “вел шовинистическую пропаганду по заданиям немецкого генерального штаба... Занялся крупными спекуляциями, наживаясь на поставках в армию”.
По поводу последнего сообщения Д. Шуб замечает: “Слухи о том, что Парвус, благодаря своим связям с Германией и Турцией, якобы зарабатывал миллионы на поставках хлеба из балканских стран для германской армии, распространялись главным образом теми российскими революционерами, которые состояли в тайных сношениях с ним и через него получали от германского правительства субсидии на свою пораженческую пропаганду. Все “торговые дела”, которыми Парвус в течение войны занимался в действительности, были скрытыми предприятиями германского правительства” (Д. Шуб. Ленин и Вильгельм II, "Новый журнал", 1959, №2).
В дальнейшем изложении мы увидим, что биография Парвуса должна быть дополнена некоторыми “подробностями”, о которых советская энциклопедия умалчивает. Любопытно, что из второго издания Большой Советской Энциклопедии Парвус вовсе выпал, как будто бы этого “крупного марксистского теоретика” никогда на свете не было.
Такая же судьба постигла и других участников ленинско-немецких контактов: ни Радек (бывший в 1919-24 гг. членом большевистского ЦК), ни Раковский (бывший впоследствии председателем Совнаркома Украины и полпредом в Англии и во Франции) в БСЭ даже не упомянуты. Ганецкий в первом издании БСЭ (т. 14, с. 518) фигурирует как “революционер-коммунист, видный деятель польского рабочего движения”, но из второго издания и этот “видный деятель” исчез бесследно... Из членов стокгольмского “Заграничного бюро” посчастливилось только одному Воровскому, который, как известно, был в 1923 году убит в Швейцарии белым офицером и которого поэтому можно вспоминать и восхвалять без опасения каких-либо неприятных ассоциаций.
Главный (хотя и хорошо загримированный) актер криминальной драмы, Ленин, незадолго до войны (в 1912 г.) перебрался в австрийские владения в Краков, чтобы быть поближе к русским границам и отсюда руководить деятельностью большевиков в России. Когда началась война, Ленин и несколько его подручных были, по недоразумению, арестованы местными австрийскими жандармами (ведь формально они были русскими подданными), однако, вследствие немедленно последовавшего вмешательства австрийских “высших
[3]
сфер”, все они были освобождены и переселились в Швейцарию, где и находились до начала революции 1917 года. По отношению к войне Ленин, как известно, сразу занял резко пораженческую позицию, проповедуя непрерывно, что “царское правительство начало и вело настоящую войну, как империалистическую, грабительскую, разбойничью войну, чтобы душить и грабить слабые народы” (это — цитата из “Писем издалека”, написанных в марте 1917 года, но она резюмирует все ленинские высказывания с 1914 года).
Конечно, Ленин на словах бранил все “империализмы”, включая немецкий, но постоянно утверждал, что для России наилучшим исходом войны было бы “поражение царизма”, которому, очевидно, должно было предшествовать поражение русских армий, т. е. то, что было вожделенной целью немецкого правительства.
Конечно, Ленин не мог и не хотел прямо и открыто выражать желание победы немецкого империализма, не мог солидаризироваться с болыпинством германских социал-демократов, превратившихся в “социал-патриотов” или “социал-шовинистов”. Соблюдая (теоретически) чистоту своих революционно-интернационалистических риз, ленинцы, совместно с другими “социалистами-интернационалистами”, как русскими (включая меньшевика Мартова и эсера Чернова), так и европейскими, провели в Швейцарии две известных “международных социалистических конференции” — в Циммервальде (в сентябре 1915 г.) и в Кинтале (в апреле 1916 г.). На этих конференциях был, как известно, провозглашен знаменитый лозунг: “Мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов”.
Но резолюции социалистических конференций едва ли особенно беспокоили немецких генералов и политиков, которые внимательно изучали важную проблему практической политики: как ускорить военное поражение неприятельских армий, ослабив их моральную силу пораженческой пропагандой среди солдат, беспорядками и забастовками в тылу, поддержкой сепаратистских движений в неприятельских странах и т. д. В самом начале войны (и даже до войны) в недрах немецких канцелярий составлялись соответствующие планы, вербовались и тренировались агенты, устраивались в нейтральных странах различные “бюро” и конторы (чаще всего под видом каких-либо коммерческих предприятий). Миллионы германских марок и австрийских крон ассигновывались на эту работу, но для успеха ее важно было в составе неприятельских наций найти людей или организации, которые служили бы проводниками немецкого “воздействия на массы”. С этой точки зрения, большевики, с их пораженческой позицией в отношении царской армии, были, конечно, идеальными союзниками и помощниками для имперского германского правительства, которое готово было оплачивать эту помощь миллионами марок; с другой стороны, для большевиков-ленинцев было совершенно безразлично, откуда получать деньги - из карманов ли взбалмошных русских богачей (как случалось в 1905 году), от “экспроприаций” (т. е. грабежей) русских банков или из кассы имперского германского правительства. Последнее было, конечно, проще всего, лишь бы найти хороших посредников и надежную маскировку. При таких условиях понятно, что заключенный через посредников в 1915 году финансово-политический союз Ленина и Вильгельма II (хотя лично каждый из них в душе ненавидел и презирал другого), продержался до самого конца германской империи.
Слухи об этом союзе скоро начали просачиваться, но долго ни встречали доверия, ибо не могли быть доказаны документально. В литературе не было согласия по этому вопросу. Конечно, большевики начисто отрицали и отрицают эту “клевету”.
В эмигрантской прессе темпераментный Вл. Бурцев (в своей брошюре “Юбилей предателей и убийц”, 1927 г., и в других статьях и брошюрах) в ярких и красочных словах говорите “предательстве” и “измене” большевиков, но не может привести документальных доказательств. У П.Н. Милюкова в его “Истории второй русской революции” есть несколько отдельных замечаний о союзе большевиков с немцами, но полной картины нет. С.П. Мельгунов издал в 1940 году целую книгу под заглавием “Золотой немецкий ключ к большевицкой революции”, но и он не мог нарисовать всю картину.
А между тем, уже в январе 1921 года известный лидер правого крыла немецкой социал-демократии Эдуард Бернштейн опубликовал в берлинском с.-д. органе “Форвертс” статью, в которой сообщал, что, как ему известно из достоверных источников, большевики получили от правительства кайзера огромную сумму - больше 50 миллионов золотых марок. В ответ на поднявшиеся вопли коммунистов о “клевете” Бернштейн предложил привлечь его за клевету или к германскому суду, или к суду Социалистического интернационала, но тогда ленинские защитники умолкли; ни суда, ни расследования этого дела не было и все заглохло...
Через четверть века, в конце второй мировой войны, американской армией в Германии были найдены в пяти замках, расположенных в горах Гарца, архивы германского Министерства иностранных дел; они были частично разобраны американцами и англичанами, и в них было найдено множество документов, касающихся немецко-большевистского союза в 1915-18 гг. Некоторая часть этих документов (всего 136 номеров и 2 приложения) была издана в 1958 году в Лондоне З.А.Б. Земаном под заглавием: “Германия и революция в России 1915-1918 гг.”. Приведенные у Земана документы все еще не дают полной картины немецко-большевистского союза, ибо документы приведены далеко не все и, кроме того, многое решалось личными контактами, без протокольных записей, но всё же теперь характер этого союза уже совершенно ясен.
Инициатором этого крупного и сложного предприятия был наш знакомый Парвус-Гельфанд, который в марте 1915 года представил германскому правительству меморандум, заключавший подробный план организации революционного движения в различных частях Российской империи. Для осуществления плана нужны были, конечно, деньги. План был одобрен, и миллионы марок потекли в организации (и в карманы) пораженцев и сепаратистов. С марта 1915 года до декабря 1917 года Парвус играл главную посредническую роль в отношениях между немецким правительством и большевиками. Он, некогда высланный прусской полицией как “нежелательный иностранец”, теперь становится особой весьма “желательной”, получает немецкое гражданство (за свои “заслуги”) и с немецким паспортом ездит то на Балканы, то в Швейцарию, то в Скандинавию. В Копенгагене он основал “Институт для изучения причин и последствий мировой войны”, в котором “работал” ряд русских эммигрантов, “подходящих” по своему направлению. В Стокгольме он поддерживал контакт с Заграничным бюро ленинского ЦК. Большевики, конечно, утверждали, что у Парвуса с Ганецким были лишь “коммерческие дела”...
[4]
Приведем несколько документов для иллюстрации действительного положения. Немецкие миллионы начали течь по революционным каналам с весны 1915 года. 6 июля 1915 года статс-секретарь фон Ягов пишет статс-секретарю Министерства финансов: “5 миллионов марок требуется для революционной пропаганды в России” (док. № 4).
30 сентября 1915 года посол в Берне Ромберг доносит рейхсканцлеру о программной беседе Кескюла с Лениным; интересно, что после заключения мира с Германией, их план предусматривал поход русских войск на Индию (док. № 6). Возможно, конечно, что Ленин дурачил своего собеседника. 21 декабря 1915 года посол в Копенгагене Брокдорф-Ранцау доносит рейхсканцлеру, что, по утверждению “д-ра Гельфанда”, для полной организации революции в России требуется около 20 миллионов рублей (док. № 7).
23 января 1916 года он же доносит, что д-р Гельфанд возвратился из Стокгольма, где он провел три недели, совещаясь с русскими революционерами; он сообщил, что переданная в его распоряжение сумма в миллион рублей немедленно переслана в Петербург и употреблена по назначению (док. № 11).
В то время как Парвус и Заграничное бюро ЦК работали в Стокгольме, Ленин работал в Швейцарии, где издавал пораженческий орган “Социал-Демократ”. В статье Д. Шуба находим такое сведение об этом предприятии: “Газетка Ленина “Социал-Демократ” печаталась в незначительном количестве экземпляров и на дешевой бумаге. Отдельные экземпляры пересылались в Германию и там фотографическим путем перепечатывались на гильзовой бумаге в типографии германского Морского министерства в большом количестве экземпляров. Отпечатанные экземпляры через Кескюлу отправлялись в Копенгаген и в Стокгольм, и оттуда пересылались в Россию).
2
В конце 1916 года и в начале 1917 года экономическое и военное положение центральных держав становилось для них слишком тяжелым. В декабре 1916 года, как известно, немцы предложили начать переговоры о мире, но западные державы и русский император отвергли это предложение, и над Германией и Австро-Венгрией нависла угроза экономического краха, а затем — военного поражения.
Известие о Февральской революции в России вызвало в Германии огромную радость и возбудило надежды не только на спасение, но и на победу. “С моего сердца свалилась многопудовая тяжесть, — пишет генерал Людендорф, руководитель военных операций на восточном фронте, в своих воспоминаниях. — Русская революция означала значительное ослабление Антанты и существенное облегчение нашего тяжелого положения”.
Однако политика Временного правительства в вопросах войны и мира должна была принести немцам разочарование, ибо правительство, возглавляемое князем Львовым и имевшее в своем составе Гучкова в качестве военного министра и Милюкова — министра иностранных дел,— объявило о своем намерении вести войну до победного конца в союзе и согласии с западными державами.
Немцам нужны были, конечно, другие лозунги и иная политическая установка, т. е. как раз то, что проповедовал Ленин, который немедленно после Февральской революции и образования Временного правительства провозгласил: “Наша тактика: полное недоверие. Никакой поддержки новому правительству”. Развивая и обосновывая свою позицию в вопросе войны, Ленин писал (еще из Швейцарии) в марте 1917 года: “Царское правительство начало и вело настоящую войну как империалистическую, грабительскую, разбойничью войну, чтобы грабить и душить слабые народы. Правительство Гучковых и Милюковых есть помещичье и капиталистическое правительство, которое вынуждено продолжать и хочет продолжать именно такую самую войну... Гучков, Милюков с Ко. воспользовались борьбой рабочих против царской монархии, чтобы захватить власть, а договоры, заключенные царем, они подтвердили... Гучковско-Милюковское правительство есть, в сущности, лишь приказчик англо-французского капитала... Чтобы добиться мира... надо, чтобы власть в государстве принадлежала не помещикам и капиталистам, а рабочим и беднейшим крестьянам”. (т. 20, сс.42-44).
Нечего и говорить, что такого рода ленинская проповедь звучала райской музыкой в ушах немецкого командования и политического руководства и открывала, в случае ее успеха, самые широкие и радужные перспективы. Но для успеха пораженческой пропаганды было нужно, чтобы Ленин и ленинцы вели свою пропаганду в самой России, а не письмами из далекого швейцарского “захолустья”, и у немцев, естественно, рождается мысль о скорейшей переброске в Россию Ленина и его штаба. Людендорф пишет, что “имперский канцлер, по совету (немецких. — С. П.) социалистов, переправил Ленина в Швецию (т. е. по пути в Россию. — С.П.) Верховное командование армии одобрило это, а в своих воспоминаниях Людендорф прямо говорит: “Посылая Ленина в Россию (курсив мой. — С.П.), наше правительство принимало на себя особую ответственность. С военной точки зрения это предприятие было оправданно, Россию нужно было повалить”.
Если германское правительство хотело поскорее переправить Ленина в Россию, то и сам он, конечно, хотел того же. 23 марта (н. ст.) статс-секретарь Циммерман телеграфировал в “Главную квартиру” армии, что, согласно донесению посла в Берне Ромберга, “ведущие русские революционеры” выражают желание возвратиться в Россию через Германию; статс-секретарь полагает, что “это было бы в наших (т. е. немецких. — С. П.) интересах”, и высказывается за выдачу разрешения (Земан, док. №15).
Дело быстро прошло все инстанции, поездка была одобрена, и 2 апреля (н. ст.) помощник статс-секретаря Буше телеграфировал Ромбергу: “Желательно, чтобы перевоз русских революционеров через Германию состоялся как можно скорее” (док. №24).
Вскоре при посредстве швейцарских социал-демократов Гримма и Платтена, был заключен договор с немцами о проезде ленинцев через Германию в знаменитом “запломбированном вагоне” (большевики с дешевой гордостью называют свой вагон, “экстерриториальным”). Так как Ленину, конечно, не хотелось признаваться в том, что немцы просто перебрасывают его в Россию как сосуд с ядовитыми газами — для отравы русского фронта и тыла, он постарался придать соглашению о поездке вид двустороннего договора как бы на равных условиях, и потому в договор был включен такой странный пункт: “едущие обязуются агитировать в России за обмен пропущенных эмигрантов на соответственное число австро-германских интернированных”.
Конечно, поскольку ленинцы в то время в правительство не входили и в советах большинства не составляли, никакого “обмена австро-германских интернированных”
[5]
в России они производить не могли бы: совершенно очевидно, что пункт этот не только не имел никакой обязательной силы для договаривающихся сторон, но и вообще не имел никакого реального смысла (и был включен только “для обмана невинных простаков”).
Поездкой Ленина и его штаба интересовался и сам император Вильгельм. 12 апреля (н. ст.) “офицер для связи” при императорской главной квартире телефонировал в Берлин, что император предложил дать “проезжающим через Германию русским социалистам” копии официальных германских документов и речей и разной литературы, чтобы они могли информировать других в своей стране (о миролюбивых намерениях германского правительства). Затем у немцев возникло опасение, что нейтральная Швеция может отказать “русским социалистам” в пропуске через свою страну; на этот случай было предусмотрено, как сообщается в той же телефонограмме из ставки, что “верховное командование армии было бы готово пропустить их в Россию через линию германского фронта” (док. №44). Но шведы любезно пропустили ленинцев и избавили их от срама открытой “маршировки” через линию немецкого фронта...
В Стокгольме Ленин встретился с членами своего Заграничного бюро и с другими “революционными социалистами”. Парвус также хотел было с ним встретиться, но Ленин не только отказался его видеть, но и просил Ганецкого, Воровского и “шведских товарищей” засвидетельствовать этот факт. Как хитрый и опытный конспиратор, Ленин и тут постарался создать себе “алиби”, отказавшись от встречи с известным “социал-шовинистом”. По этому поводу Д. Шуб основательно замечает: “Ленину тогда не было никакой надобности лично встречаться с Парвусом, которого все считали германским агентом. Он из предосторожности поручил Ганецкому и Радеку от его имени вести переговоры с Парвусом, как и с другими германскими агентами”.
Явившись 3 апреля в Петербург, Ленин, вместо ареста, которого он опасался, имел торжественную встречу с музыкой, приветственными речами и почетным караулом. Это, естественно, придало ему духу, и он немедленно начал яростную кампанию против Временного правительства и против войны. Немудрено, что Штейнвакс (один из руководителей германской разведки) уже 21 апреля (н. ст.) телеграфировал из Стокгольма в Берлин Министерству иностранных дел: “приезд Ленина в Россию успешен. Он работает совершенно так, как мы этого хотели бы” (док. №51).
Добравшись до Петербурга и возглавив всю большевистскую организацию, Ленин развернул широкую и яростную антивоенную кампанию в бесчисленных статьях, речах и воззваниях, начиная с его знаменитых “Апрельских тезисов”. Апрельское воззвание большевистского ЦК и Петербургского комитета партии “к солдатам всех воюющих стран” гласило: “Война началась и ведется капиталистами всех стран из-за интересов капиталистов, из-за грабежа слабых народностей... Неужели мы будем еще сносить покорно наше иго, сносить войну между классами капиталистов?.. - Нет, братья-солдаты, пора нам открыть глаза, пора взять самим в руки свою судьбу... Новое правительство в России, свергнувшее Николая II, есть правительство капиталистов. Оно ведет такую же разбойничью, империалистическую войну, как и капиталисты Германии, Англии и других стран. Оно подтвердило разбойничьи тайные договоры, заключенные Николаем II с капиталистами Англии, Франции и пр.” (т. 20, Приложения, документы и материалы, №7, с. 610-611).
Конечно, у большевиков всюду было “алиби”, ибо формально они обращались со своими воззваниями к солдатам “всех” воюющих стран; но ведь фактически-то действие их пораженческой пропаганды распространялось только на русских солдат и ни в какой мере не трогало солдат английских, немецких или турецких...
В одной из майских статей в “Правде” Ленин восклицал, обращаясь уже прямо по надлежащему адресу: “Товарищи русские солдаты! хотите ли вы воевать из-за того, чтобы английские капиталисты разграбили Месопотамию и Палестину?” (т. 20, с. 358).
Не ограничиваясь теоретической критикой “капиталистической” войны, Ленин, как известно, нашел и практический способ немедленного прекращения военных действий — это было пресловутое братанье солдат на фронте, которое Ленин горячо и непрерывно рекомендовал солдатам. В своих апрельских и майских статьях Ленин прямо указывает, что братанье есть “путь к миру”, фактическое перемирие. Особенно полно он развивает свои мысли об этом в статье от 28 апреля в “Правде” “Значение братанья”: “Ясно, что братанье есть путь к миру. Ясно, что этот путь идет не через капиталистические правительства, не в союзе с ними, а против них... Ясно, что братанье есть революционная инициатива масс, ...одно из звеньев в цепи шагов к социалистической пролетарской революции. Да здравствует братанье!.. Мы советуем вести братанье возможно более организованно, ...стараясь удалять с митингов офицеров и генералов, большей частью злобно клевещущих против братанья.
...Товарищи — солдаты! обсуждайте эту программу в своей среде и вместе с немецкими солдатами! Такое обсуждение поможет вам найти верный, наиболее организованный, наиболее близкий путь к прекращению войны и к свержению ига капитала” (т. 20, с. 311-312).
Кроме братанья, Ленин советовал еще провести в армии некоторые реформы, именно: выборность командного состава солдатами: “Не только надо выбирать, но каждый шаг офицера и генерала должны проверять особые выборные от солдат”. А на вопрос: “Полезно ли самочинное смещение начальства солдатами?”, следовал ответ: “Полезно и необходимо во всех отношениях. Только выборных властей солдаты слушаются, только их они уважают” (Изд. 4, т. 24, с. 76).
Ленин был в своей партии полным хозяином, и потому апрельская конференция большевистской партии целиком одобрила все антивоенные (т. е. пораженческие) установки Ленина, объявив “безусловно недопустимыми” какие бы то ни было уступки “революционному оборончеству” и высказавшись за все мерную поддержку “массового братанья солдат всех воюющих стран на фронте”. Правда, придерживая еще фиговый листок морально-политического приличия, ленинцы протестовали против “клеветы” - будто они хотят заключить сепаратный мир с Германией. Один из пунктов резолюции большевистского ЦК, опубликованный в “Правде” 21 апреля, гласил: “Агитаторы партии должны протестовать еще и еще против гнусной клеветы, пускаемой капиталистами, будто наша партия стоит за сепаратный мир с Германией: мы считаем Вильгельма II таким же коронованным разбойником, достойным казни, как Николай II, а немецких Гучковых, то есть немецких капиталистов, такими же захватчиками, грабителями, империалистами, как русские, английские и все иные капиталисты:
[6] мы за переговоры и братанье с революционными рабочими и солдатами всех стран” (т. 20, с. 217).
Пораженческая пропаганда Ленина и его подручных широко растекалась по всей стране, но особенно усиленно и энергично направлялась на фронт, куда ленинцами были двинуты сотни агитаторов и посылались сотни тысяч экземпляров газет и воззваний. Кроме “Правды”, специально для солдат издавалась “Солдатская правда” и “Окопная правда”. В пятом томе Большой Советской Энциклопедии (изд. 1950 года) в статье “Большевистская печать” читаем, что, когда Февральская революция открыла возможности издания легальной большевистской печати в России, то “большевистские газеты начали издаваться во всех крупных партийных организациях. Десятки местных партийных газет, следуя примеру “Правды”, вели огромную пропагандистскую, агитационную и организаторскую работу”.
Здесь однако возникает вопрос: правда, что легальные возможности для работы ленинцев были им широко предоставлены Временным правительством, но откуда у них вдруг взялись огромные материальные средства для такого широкого размаха их работы? Ведь буржуазия во время войны не давала денег на пораженческую пропаганду, а рабочие, в условиях военной инфляции и дороговизны, еле могли поддерживать свое существование (а по описаниям советских авторов, чуть не помирали с голоду), да, к тому же, в начале революции пораженческая пропаганда ленинцев вообще не встречала сочувствия в стране... Я думаю, что ответ на поставленный вопрос напрашивается сам собою.
3
В письмах Ленина (т. 29, с. 354-355) находим его тревожный запрос из Петрограда в Стокгольм Ганецкому и Радеку, 12 апреля 1917 г. (т. е. через неделю по приезде Ленина): “Дорогие друзья! До сих пор ничего, ровно ничего: ни писем, ни пакетов, ни денег от Вас не получили”.
Советские издатели сопровождают это письмо примечанием: “Деньги, о которых идет речь в настоящем письме, представляли из себя суммы ЦК РСДРП, оставшиеся за границей и, очевидно, затребованные Лениным для партийных цепей”.
Советские издатели формально совершенно правы: после того как Парвус передавал немецкие деньги членам Заграничного бюро ЦК в Стокгольме, деньги эти “представляли из себя” суммы ЦК.
Заглянем теперь в документы, изданные Земаном. 1 апреля 1917 года Министерство иностранных дел в Берлине обратилось в Министерство финансов с просьбой об ассигновании (“дальнейших”) 5 миллионов марок для расходов “на политические цели” в России (с. 24). 3 июля статс-секретарь Циммерман телеграфировал германскому послу в Берне, что дезорганизация русской армии увеличивается, и что “мирная пропаганда Ленина становится все сильнее и его газета “Правда” печатается уже в 300000 экземпляров” (док. № 62).
29 сентября 1917 года статс-секретарь Кюльман пишет “офицеру для связи” при главной квартире об успехах немецкой политической работы в России: “Наша работа дала осязаемые результаты. Без нашей непрерывной поддержки большевистское движение никогда не достигло бы такого размера и влияния, которое оно имеет теперь. Все говорит за то, что это движение будет продолжать расти”... (док. №71).
Взглянем теперь на работу пропаганды со стороны немецкого фронта. Генерал Людендорф, в других случаях весьма разговорчивый и даже многословный, об этом предмете в своих книгах говорит весьма мало, но за его краткими сообщениями скрывается большая и систематическая работа немцев в 1917 году по разложению русского фронта, работа, которую они вели параллельно с ленинцами. В частности, в Германии для русских солдат издавались газеты “Русский вестник” и “Товарищ”, в которых, среди прочего, солдат убеждали в бессмысленности сражаться за интересы англо-французских капиталистов. После русской революции “пущенная в ход (немцами - С. П.) пропаганда должна была немедленно вызвать в русской армии сильное стремление к миру”. Весной и летом 1917 года “отношение русских войск местами было дружественно и мы охотно шли им навстречу. В других местах фронта продолжалась боевая деятельность; однако и там мы старались ее избегать” (с. 343). В другой своей книге Людендорф сообщает весьма кратко: “В согласии с Верховным командованием, главнокомандующий восточным фронтом развил сильную пропаганду в пользу мира на русском фронте”.
В мае 1917 года сам Гинденбург обратился к русской армии с радиотелеграммой, в которой сообщал, что “Германия готова идти навстречу неоднократно высказанным желаниям русских солдатских депутатов окончить кровопролитие... Центральные державы согласны заключить честный мир, который восстановил бы прежние добрососедские отношения... (Теперь же) Россия должна бороться и проливать кровь для достижения завоевательных целей Англии, Франции и Италии”.
О том, как было с немецкой стороны организовано “братанье”, было написано в книге, изданной (по-чешски) в 20-х годах в Праге, под заглавием “Пропаганда”. Составитель этой книги, бывший солдат австрийской армии (чех по национальности), входил в состав одной из особых “пропагандных рот”, которые были в 1917 году организованы в германской и австрийской армиях специально для “братанья” с русскими солдатами. Перед всякой “экспедицией” к русским окопам солдаты этих рот получали от своих начальников и военно-политических руководителей (говоря по-советски, политруков) точные инструкции для предстоящих бесед и соответствующие печатные материалы для распространения в русских окопах, а наши, невинные простаки, развесив уши, слушали немецкую пропаганду и воображали, что своим “братаньем” они служат делу “всеобщего демократического мира”. Иногда немцы, вдобавок к разговорам и “литературе”, приносили водку, по которой бедные русские солдаты тосковали уже целых три года, и тогда, естественно, разговоры принимали еще более дружественный характер. (Вдобавок к политическим дискуссиям, немецкие профессиональные “братальщики” получали еще ценные сведения о составе и расположении русских частей на данном участке фронта.) И столь же естественно, что у солдат все больше пропадала охота идти вперед - убивать своих немецких товарищей и подставлять свои головы под пули за интересы английских, французских и еще каких-то капиталистов. Пылкие речи красноречивого революционного “главковерха” могли лишь на короткое время разбудить их уснувшие чувства солдатского и патриотического долга, но под влиянием систематической, непрерывной, прекрасно согласованной ленинской и немецкой пропаганды порыв этот скоро угасал и моральное разложение русской армии быстро и неуклонно вело к ее полному развалу.
[7]
В начале июля 1917 года Ленину и его сотрудникам и союзникам пришлось пережить несколько весьма неприятных дней.
В распоряжении Временного правительства еще до “июльских дней” (3-5 июля) имелись некоторые данные о сношениях ленинцев с немцами. В июне капитан французской контрразведки Пьер Лоран передал русским властям копии с нескольких десятков телеграмм между Стокгольмом и Петербургом, которыми обменивались Ганецкий, Козловский, Ленин и другие большевики, и в которых постоянно шла речь о каких-то пакетах и посылках. А еще раньше к русским военным властям явился бывший перед тем в немецком плену некий прапорщик Ермоленко и доложил, что он отпущен немцами для ведения в России пропаганды против войны; кроме того, он сообщил, со слов двух немецких офицеров, что Ленин и его партия получают от немцев деньги за свою антимилитаристскую пропаганду, т. е. являются платными агентами германского правительства.
Во время большевистского путча в Петербурге 3-4 июля Временное правительство решило опубликовать эти данные - с целью дискредитировать большевиков в глазах населения и солдат колебавшегося петербургского гарнизона. Однако оно провело эту публикацию не в форме официального правительственного сообщения, а поручило сделать это бывшему члену 1-ой Государственной Думы, Алексинскому, и бывшему “шлиссельбуржцу” Панкратову. Сообщение это появилось 5 июля в петербургской газете “Живое слово”; оно произвело впечатление “разорвавшейся бомбы” и значительно содействовало ослаблению симпатий к большевикам среди солдат и рабочих Петербурга.
Нечего говорить, что Ленин был вне себя от ярости. когда ему внезапно “наступили на мозоль”, и начал изливать потоки гневных опровержений против возводимой на него “возмутительной клеветы”. Уже 6 июля Ленин опубликовал в газете “Листок правды” (“Правда” была временно закрыта) подробное “опровержение”, которое стоит того, чтобы его подробно процитировать:
“Вздорность клеветы бьет в глаза: какой-то прапорщик Ермоленко был “переброшен” к нам в тыл на фронт 6-ой армии для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией... Можно судить уже отсюда, какого доверия заслуживает субъект, столь бесчестный, что он мог согласиться принять подобное “поручение”! Свидетель — человек бесчестный. Это факт... Итак, германские офицеры, чтобы склонить Ермоленку к его бесчестному поступку, налгали ему бесстыдно про Ленина, который, как всем известно, как официально заявлено всей партией большевиков, сепаратный мир с Германией самим решительным и бесповоротным образом всегда и безусловно отвергал! Ложь германских офицеров такая явная, грубая, нелепая, что ни один грамотный человек ни на минуту не усомнится в том, что это ложь”...
По поводу сообщения о получении ленинцами на их агитацию немецких денег через Ганецкого и Козловского, Ленин пишет:
“Опять настолько грубая ложь, что нелепость бьет в глаза. Будь тут хоть слово правды, как же это могло быть тогда, 1) что Ганецкого совсем недавно свободно впустили в Россию и выпустили из нее? 2) что ни Ганецкого, ни Козловского не арестовали раньше появления в газетах сведений об их преступлениях? Неужели в самом деле генеральный штаб, если бы он действительно имел в руках хоть какого-нибудь доверия заслуживающие сведения о переводе денег, о телеграммах и т. п., допустил бы разглашение слухов об этом через Алексинских и желтую прессу, не арестуя Ганецкого и Козловского?”
Читатель должен согласиться, что некоторые рассуждения Ленина звучат резонно и убедительно: действительно, как это могло быть, что они действовали совершенно свободно и беспрепятственно?.. Но следующий аргумент Ленина звучит довольно странно: “Добавим, что Ганецкий и Козловский оба не большевики, а члены польской социал-демократической партии, что Ганецкий - член ее ЦК, известный нам с Лондонского съезда (1903), с которого польские делегаты ушли” (Ленин “забыл” добавить, что потом Ганецкий был и членом ЦК РСДРП). В заключение Ленин снова победоносно аргументирует - бездействием власти: “Никаких денег ни от Ганецкого, ни от Козловского большевики не получали. Все это ложь -самая сплошная, самая грубая. Власть бездействует. Ни Керенский, ни Временное правительство, ни Исполнительный Комитет Совета не думают даже о том, чтобы арестовать Ленина, Ганецкого, Козловского, если они подозрительны. Вчера ночью, 4 июля, Чхеидзе и Церетели просят газеты не печатать явной клеветы” (Изд. 4, т. 25, ее. 137-139).
“Реабилитируя” себя и Ганецкого, Ленин должен был как-то объяснить достаточно известную связь Ганецкого с Парвусом. Он и тут не затрудняется: “Припутывают Парвуса, стараясь из всех сил создать какую-то связь между ним и большевиками. А на самом деле именно большевики в женевском еще “Социал-Демократе” назвали Парвуса ренегатом, выступили против него с беспощадным осуждением и потом в Стокгольме даже отказались разговаривать с ним”. “Ганецкий вел торговые дела, как служащий фирмы, в коей участвовал Парвус... Стараются спутать эти коммерческие дела с политикой, хотя ровно ничего этого не показывают”.
Ленин в июле 1917 года написал множество статей и воззваний (“Граждане! не верьте грязным клеветникам.”) с клятвенными уверениями, что он от Ганецкого и Козловского “никогда ни копейки денег ни на себя лично, ни на партию не получал” (письмо в редакцию “Новой жизни” II июля).
Члены Заграничного бюро ленинского ЦК также спешили со своими опровержениями и объяснениями: 9 июля Воровский, Ганецкий и Радек опубликовали в шведской печати “оправдательное” заявление, в котором утверждают, что Ганецкий в своей политической деятельности не вступал ни в какие сношения с Парвусом и что с Парвусом его связывали только торговые дела.
Немцы — хозяева, финансировавшие все предприятие, тоже встревожились, узнав о попытках разоблачений. Германский посол в Копенгагене (гр. Брокдорф-Ранцау) телеграфировал в Министерство иностранных дел, что появившееся в петроградской газете “Речь” сообщение о том, что Ленин - немецкий агент, должно быть “категорически опровергнуто” (3еман, док. № 68). Помощник статс-секретаря (Буше) телеграфировал в ответ: “Подозрение, что Ленин является немецким агентом; категорически опровергнуто по нашей инициативе в Швейцарии и в Швеции. Таким образом, впечатление, произведенное этим сообщением, уничтожено” (док. № 69).
В то время как большевики и немцы “категорически опровергали” сообщения о том, что Ленин работает как платный агент германского правительства, большинство российской “революционной демократии” тоже не склонно было этому верить, и лидер меньшевиков
[8] Мартов горячо защищал большевиков от возводимой на них “клеветы”...
После некоторых колебаний Временное правительство все же, наконец, решилось привлечь Ленина к судебной ответственности за сношения с неприятелем во время войны, и в газетах от 9 июля появилось сообщение прокурора петроградской судебной палаты о предъявленных Ленину обвинениях и о предстоящем привлечении к суду Ленина и его сообщников. Через несколько дней в большевистской газете “Рабочий и солдат” появился ответ Ленина на сообщение прокурора, в котором Ленин писал: “Гнусная ложь, что я состоял в сношениях с Парвусом. Прокурор играет на том, что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным! Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких (!?..). Ганецкий, как торговец, служил у Парвуса или торговал вместе. Но целый ряд русских эмигрантов служил в предприятиях и учреждениях Парвуса” (Изд. 4, т. 25, с. 196-197).
Во всяком случае теперь перед Лениным открылась счастливая возможность явиться в суд, чтобы опровергнуть “клевету” своих врагов и рассказать публике, какие у него были отношения с “торговцем” (и членом Заграничного бюро большевистского ЦК) Ганецким, но, увы, Ленин этой возможностью не воспользовался и скрылся от суда в “подполье”, ибо, как од объявил в своем письме в редакцию “Пролетарского дела” 15 июля, “никаких гарантий правосудия в России в данный момент нет”...
Центральный Исполнительный комитет советов образовал комиссию для расследования предъявленных ленинцам обвинений, но как и что она “расследовала” и к каким пришла заключениям, об этом никто ничего не узнал, ибо никаких сообщений по этому делу комиссией опубликовано не было. Правительственное следствие тоже велось вяло и нерешительно, и скоро все дело заглохло и было “похоронено”... А в августе пришли “корниловские” дни и большевики, как одна из движущих сил революции, фактически получили полную амнистию от правительства и организаций “революционной демократии”, которые затем через два месяца и были большевиками ликвидированы...
В сентябре и октябре Ленин из своего подполья настойчиво и усиленно толкал свою партию к вооруженному восстанию для захвата власти; условиями, которые делали возможным успех его смелого предприятия, были слабость Временного правительства, всеобщая хозяйственная разруха и моральное разложение армии в тылу и на фронте, созданное, в значительной степени, систематической и настойчивой пораженческой пропагандой.
Перевороту 25 октября посвящена отдельная статья в этом сборнике; здесь я хочу только напомнить забытый почти всеми факт — какой лозунг восстания давал Ленин своей команде: организованный большевиками “военно-революционный комитет)? первоначально носил название: “Революционный комитет по обороне Петрограда”, и вот что писал Ленин в “письме к товарищам большевикам, участвующим на областном съезде советской северной области” (8 окт.): Керенский, по утверждению Ленина, намерен “сдать Питер немцам, а сам удрать в Москву! Вот лозунг восстания, который мы должны пустить в обращение как можно шире и который будет иметь громадный успех... Керенский и корниловцы сдадут Питер немцам. Именно для спасения Питера надо свергнуть Керенского и взять власть советам”...(т. 21, стр. 324). Неизвестно, много ли нашлось “простаков”, поверивших Ленину, но факт тот, что переворот 25 октября был совершен сравнительно небольшим отрядом балтийских матросов и несколькими сотнями ленинских “красногвардейцев”, при полном “Нейтралитете” всего петроградского гарнизона и всей массы рабочего населения столицы. А защищать Временное правительство, заседавшее в Зимнем дворце, явилась только кучка юнкеров и “ударниц”, которые не могли оказать нападавшим серьезного сопротивления, так что для “взятия” Зимнего дворца никакого штурма, о котором пишут советские историки, и который воспевают советские поэты, вовсе не понадобилось...
В то самое время, как ленинцы мобилизовали срои силы для захвата власти, чтобы “защищать Питер от немцев” (?!), немцы усиленно снабжали их своими миллионами, чтобы обеспечить успех их предприятия... 8 ноября (н. ст.) 1917 года германский посол в Стокгольме Люциус телеграфировал в Министерство иностранных дел: “Прошу прислать 2 миллиона из сумм военного займа для известной цели” (Земан, док. № 72), а 9 ноября статс-секретарь Кюльман писал статс-секретарю Министерства финансов: “Имею честь просить Ваше Превосходительство отпустить сумму 15 миллионов марок в распоряжение Министерства иностранных дел на предмет политической пропаганды в России” (док. № 75).
Получив известие о ленинской “революции” в Петербурге, главная квартира германской армии была весьма обрадована, и “офицер для связи” телеграфировал в Министерство иностранных дел (9 ноября): “Победа советов рабочих и солдат желательна с нашей точки зрения” (док. № 76). А Людендорф с удовлетворением пишет ла поводу захвата власти ленинцами: “Надежды, связанные с посылкой Ленина (в Россию. — С. П.), оправдались. Политическое руководство и военное командование действовало в 1917 году в согласии”.
А центральный комитет германской социал-демократической партии послал в Стокгольм свою делегацию для принесения большевикам поздравлений с их победой и для выражения надежды на скорое заключение “демократического мира”; от имени делегации приветственную речь стокгольмским большевикам произнес... товарищ Парвус.
Впрочем, это уже была как бы “лебединая песнь” Парвуса в деле посредничества между большевиками и немцами, которое он с таким успехом вел в течение почти трех лет. С декабря 1917 года немецкое правительство перестает пользоваться его услугами, ибо оно входит в непосредственные сношения и переговоры с советским правительством.
Переговоры между немецким и советским правительствами привели к заключению Брестского мира (подробнее об этом см. статью. “Внешняя политика Ленина” в этом сборнике). В Москву прибыл германский посол, граф Мирбах, для установления в поддержания “дружеских” отношений с ленинским правительством.
Трудное военное и экономическое положение Германии побуждало императора Вильгельма искать советской “дружбы”, чтобы обеспечить мир на восточных границах и снабжение Германии продуктами восточных областей.
Между тем, положение советского правительства по воцарении Ленина было весьма шатким: оппозиция интеллигенции и демократических партий против однопартийной диктатуры, слабость государственного аппарата, восстания в городах и “кулацкие бунты” в деревнях, общая хозяйственная разруха в стране создавали для советского правительства чрезвычайно трудное
[9] положение. И тут опять пришли на помощь немецкие “друзья”. Из опубликованных документов мы впервые узнаем, что и после прихода Ленина к власти Германия потратила десятки, а может быть и сотни, миллионов марок на то, чтобы не допустить падения большевистской власти”. Поддержка эта непрерывно продолжалась и до и после октябрьского переворота, - до самого конца Германской империи в ноябре 1918 года.
Опять следует несколько извлечений из документов. Уже 28 ноября 1917 года помощник статс-секретаря Буше телеграфировал германскому послу в Берне: “По полученным нами сведениям, правительство в Петрограде испытывает большие финансовые затруднения. Поэтому весьма желательно, чтобы им были посланы деньги” (док. № 92). 3 декабря 1917 года статс-секретарь Кюльман телеграфировал “офицеру для связи” при “главной квартире”:
“Лишь тогда, когда большевики стали получать от нас постоянный приток фондов через разные каналы и под разными ярлыками, они стали в состоянии поставить на ноги свой главный орган “Правду”, вести энергичную пропаганду и значительно расширить первоначально узкий базис своей партии” (док. № 94). 4 декабря “офицер для связи” при императорской ставке, в ответ, телеграфировал в Министерство иностранных дел: “Его величество император выразил свое согласие с представлением Вашего превосходительства о возможном сближении с Россией” (док. № 95).
15 декабря посол в Стокгольме Люциус телеграфировал Министерству иностранных дел: “...Воровский допускает, что германский отказ (в помощи. - С. П.) может иметь результатом падение большевиков” (док. № 106). 16 декабря “офицер для связи при главной квартире” телеграфировал Министерству иностранных дел, что, после принятия большевиками условий мира, “мы готовы заключить союз с Россией” (док. № 107).
В донесении германского посла в Москве имперскому канцлеру граф Мирбах сообщает 30 апреля 1918 года: “Власть большевиков в Москве поддерживается, главным образом, латышскими батальонами и большим количеством автомобилей, реквизированных правительством, которые постоянно носятся по городу и могут доставить солдат на опасные места, если нужно” (док. № 120).
13 мая граф Мирбах телеграфирует:
“...мне думается, что наши интересы требуют сохранения власти большевистского правительства... — ...было бы в наших интересах продолжать снабжать большевиков минимумом необходимых средств, чтобы поддерживать их власть” (док. № 124).
В мае и июне 1918 года западные державы пытались, через своих агентов, нащупать почву в Москве для выяснения возможности сближения между советским правительством и державами Антанты. Возможность такого сближения, конечно, очень беспокоила немцев, и для предотвращения этой опасности они посылали в Москву все новые и новые миллионы. 18 мая статс-секретарь Кюльман телеграфировал своему московскому послу: “Пожалуйста, тратьте большие суммы, так как весьма в наших интересах, чтобы большевики удержались у власти” (док. № 129).
3 июня граф Мирбах телеграфировал в министерство: “Ввиду сильной конкуренции Антанты необходимы 3 миллиона марок в месяц” (док. № 131). В меморандуме, который статс-секретарь Кюльман получил от советника Траутмана и который он “строго секретно” сообщил 8 июня статс-секретарю Министерства финансов Редерну, сообщались следующие сведения: “...Во время недавних усилий Антанты в России убедить совет рабочих депутатов принять требования Антанты, принятие которых могло бы привести к ориентации России в сторону Антанты, граф Мирбах вынужден был истратить значительные суммы, чтобы предотвратить принятие какого-либо решения в этом направлении... Граф Мирбах донес, что ему нужно теперь 3 миллиона марок в месяц для расходов на этот предмет. Однако в случае изменения политической ситуации может понадобиться сумма в два раза большая. Фонд, который мы имели до сих пор в своем распоряжении, весь истрачен. Поэтому необходимо, чтобы секретарь имперского казначейства предоставил в наше распоряжение новый фонд. Ввиду указанных выше обстоятельств, фонд этот должен быть не менее 40 миллионов марок” (док. № 133).
Из цитированного секретного меморандума явствует, что для удержания большевиков от поворота в сторону Антанты немцы систематически подкупали руководителей советской иностранной политики очень крупными взятками.
11 июня статс-секретарь Министерства финансов Редерн сообщил статс-секретарю иностранных дел о своем согласии, ассигновать 40 миллионов марок на указанный предмет (док. № 135).
Но довольно цитат и фактов! Картина, думается, совершенно ясна! И однако же для некоторых “скептиков” остается в этой картине один “неясный” пункт, именно: личная роль и участие самого Ленина в немецко-большевистских отношениях и финансовых “трансакциях”. В частности, и издатель цитированных выше документов, Земан, с бездонной наивностью, свойственной многим западным публицистам и историкам, говорит в своем предисловии: “В документах германского Министерства иностранных дел нет доказательств, что Ленин, осторожный человек, был в прямом контакте с какими-либо официальными германскими учреждениями. Как много он знал о деятельности людей, его окружавших, трудно сказать”.
Приведя несколько подобных высказываний, Д. Шуб, с понятными чувствами и совершенно правильно по существу заявляет: “...это просто сверхъестественная глупость. Конечно, Ленин не встречался ни с Вильгельмом II, ни с Людендорфом и не договаривался лично с канцлером Бетманом-Гольвегом и не получал от них ящиков с золотыми германскими марками или с русскими государственными ассигнациями... Но большевистская партия никогда ни одного шага не сделала без его ведома, больше того, он всегда был инициатором всех решений и выступлений партии. Правительство Вильгельма II давало деньги не отдельным большевикам, “окружавшим” Ленина, но именно партии, а Ленин всегда был ее абсолютным диктатором”.
И еще несколько слов в заключение. И западные писатели, и некоторые русские историософы потратили немало умственных усилий и печатной бумаги, чтобы “объяснить”, почему и как русский народный дух сделал возможным торжество большевистской власти в России в 1917-1918 гг. В действительности русский народный дух в то время был или апатично-нейтральным (у огромного большинства народной массы) или активно-враждебным (у почти всей интеллигенции), в отношении большевистской власти, и держалась она в то время на весьма тонкой нитке. А удержаться ей помогли не таинственные глубины русского народного духа, а - как о том непреложно свидетельствуют холодные архивные документы - силы гораздо более реальные и прозаические: штыки латышских батальонов и систематические многомиллионные субсидии имперского германского правительства.
[10]
ПРИМЕЧАНИЯ:
{1} Полное Собрание Законов, т. 16, №12089.
{2} Д. Шуб: «Ленин и Вильгельм II», «Новый журнал», №57, 1959.
{3} Germany and the Revolution in Russia, 1915-1918. Documents from the Archives of the German Foreign Ministry. Edited by Z.A.B. Zeman. London, 1958.
Я буду передавать содержание документов в русском переводе или в кратком пересказе, указывая № документа.
{4} Земан, Приложение I, сс.140-152.
{5} «Новый журнал», №57, с. 246.
{6} Я цитирую, переводя на русский язык, труды Людендорфа - «Воспоминания о войне 1914-1918 гг.» и «Ведение войны и политика»: Erich Ludendorff: «Meine Kriegserinnerungen 1914-1918», Berlin, 1919; «Kriegsfuehrung und Politik», 2 Aufl., Berlin, 1922.
{7} «Ведение войны и политика», с. 199.
{8} «Воспоминания», с. 407.
{9} В своих «Апельских тезисах» Ленин провозгласил, что и при Временном правительстве война со стороны России «остается грабительской империалистической войной», и поэтому недопустимы ни малейшие уступки «революционному оборончеству» и ни малейшая поддержка Временного правительства; власть должна перейти в руки рабочих и беднейших крестьян, а солдаты на фронте должны немедленно начать «братанье» с немецкими солдатами - это «непосредственный путь» к прекращению империалистической войны. Эти и другие «тезисы» Ленина сначала встретили оппозицию даже в большевистской партии, но его непререкаемый авторитет преодолел оппозицию, и партия приняла его программу и тактику.
{10} «Воспоминания», с. 328.
{11} «Ведение войны и политика», с. 198.
{12} Милюков: «История второй русской революции», т.I, с. 136.
{13} Д. Шуб: «Ленин и Вильгельм II», «Новый журнал», №57, 1959, cc. 254-255.
{14} Д. Шуб: «Ленин и Вильгельм II», «Новый журнал», №57, 1959, cc.260-261.
{15} Точные размеры немецких субсидий Ленину, вероятно, останутся неизвестными. Однако из опубликованных Земаном документов явствует, что они намного превысили те 50 млн. марок, о которых писал Эдуард Бернштейн. В золотой валюте марка стоила 47 коп. Предполагая, что сумма немецких субсидий, полученных ленинцами течение одного 1917 г. (когда было истрачено значительное большинство этих субсидий) не превышала 25 млн. золотых руб., спросим, что можно было купить на эти деньги?
Один человек мог благополучно жить на 600 руб. в год, следовательно ленинцы с затратой 6 млн. руб. могли оплачивать работу 10000 партийных агитаторов, а также рабочих и служащих «десятков» типографий, печатавших большевистские газеты и листовки. Большинство агитаторской и пропагандистской работы в армии и на флоте исполняли большевистские ячейки в воинских частях и на военных судах, то есть солдаты и матросы, бывшие на содержании правительства. При стоимости 5 коп. за номер газеты, за 15 млн. рублей можно было напечатать 300 млн. экземпляров газет или «бесчисленное множество» листовок; 4 млн. руб. оставалось бы еще на расходы центра и на службу связи. Так что, даже если размеры немецкой помощи Ленину в 1917 г. не превышали суммы 50 млн. марок, все же помощь эта была весьма существенной.
[11]
Назад
|
|
