Пасхальную неделю 1918 г. вся Украина, особенно Киев, встречали в состоянии неопределенности. Еще не закончилась борьба националистов с большевиками. Сюда вступили 27 января 1918 г. немецкие и австро-венгерские войска по приглашению Центральной Рады (создана 4(17) марта 1917 г.; 11 (24) января 1918 г. провозгласила независимость Украинской народной республики — УHP; 1 марта осела в Киеве вместе с оккупантами). Эти войска стремились играть самостоятельную политическую роль. Нарастало всеобщее недовольство эсеровским правительством УНР. Террористические акты, похищения людей, грабежи становились повседневным явлением. Немалый общественный резонанс вызвало, в частности, своей загадочностью исчезновение киевского банкира Абрама Доброго. Центральную Раду осаждали представители зажиточного крестьянства, требовавшие отмены уравнительного земельного закона, а приобретшие согласно этому закону значительную часть земли бедняки теряли драгоценное весеннее время, колеблясь и не зная, кому же она в конце концов отойдет. Неделя закончилась событиями, воспринятыми тогда неоднозначно: одними — как светлое воскресение надежд на возвращение достойной жизни, другими — как новое унижение и страдания народных масс.
  29 апреля здание конного цирка в Киеве, самого вместительного помещения в городе, было переполнено разношерстной публикой: от одетых во фраки или смокинги помещиков и офицеров в старой русской военной форме до крестьян в серых чумарках. Высокий, красивый, обритый наголо человек в черкеске с Георгиевским крестом на груди благодарил собрание за великую честь: только что съезд Союза земельных собственников, представителей всех губерний тогдашней Украины, провозгласил его гетманом. Был возрожден старинный титул правителя Украины, запрещенный императрицей Екатериной II в 1764 году. В тот же день киевляне, читая распространяемую на улицах «Грамоту всему украинскому народу», узнали, что совершился государственный переворот: на смену социалистической по названию составлявших ее партий Центральной Раде пришел бывший генерал-лейтенант царской армии, атаман Украинского вольного казачества, представитель старинного гетманско-старшинского рода Павел Скоропадский. О мотивах своего поступка он сообщал в «Грамоте»: «Предвижу все трудности стоящей передо мной работы и молю Бога дать мне
[61]
силы, чтобы достойно выполнить то, что я считаю своей обязанностью перед родной Украиной в современный исключительный и критический для нее час»{1}.
  Скоропадский был достаточно хорошо известен в бывшей Российской империи многим военным, политикам, придворным и журналистам как блестящий кавалергард, флигель-адъютант и свитский генерал последнего царя, как герой русско-японской и германской войн. Но мало кто весной 1918 г. мог назвать настоящие побудительные причины такого шага со стороны военного, всю прежнюю жизнь посвятившего защите Российской империи, и аристократа, приближенного к правившей династии. Это стало неожиданностью даже для его семьи, находившейся на территории РСФСР. Определенную трудность этот вопрос представляет также для нынешних российских и украинских историков, иногда повторяющих филиппики современников о «немецкой марионетке» или даже о честолюбце, желавшем утвердить свою власть не только на старокиевских холмах, но и в первопрестольной Москве. Истинную разгадку этого феномена следует искать как в прошлом самого гетмана, в его предках, так и в истории Украины.
  Родился Павел Петрович Скоропадский 3(15) мая 1873 г. в Висбадене, на немецких минеральных водах, где в то время отдыхала его мать Мария Андреевна, урожденная Миклашевская. Дворянский род Скоропадских был издавна связан родственными узами с правящими династиями Византии, Англии, Литвы, Руси и со многим представителями российской аристократии. Привезенный родственниками в имение деда в Тростянце Черниговской губ. в возрасте пяти лет, Павлик не знал ни украинского, ни русского языков, а владел лишь немецким. Это возмутило его деда Ивана Михайловича Скоропадского, который запретил внуку употреблять немецкий в его присутствии и призвал для его обучения сельского приходского священника, каждодневного наставника в родном языке и в Законе Божьем{2}.
  Дед возымел громадное влияние на формирование мировоззрения Павла, тепло вспоминавшего его потом как образованного и волевого человека типа «просвещенного консерватора». Из других местных помещиков, запомнившихся ему с детства, Скоропадский называл впоследствии видных националистов (в хорошем смысле этого слова) и просветителей — известного земца, этнографа, основателя знаменитой киевской Коллегии — закрытого среднего учебного заведения имени его отца, Г.П. Галагана, энергичного собирателя украинской старины В.В. Тарнавского, принципиально говорившего только по-украински и даже стриженного по-старинному, в кружок, П. П. Зоца, других ревнителей украинофильства и представителей именитой шляхты — Милорадовичей, Марковичей, Барановских. Подобно им всем Скоропадские ощущали, что они — «не великороссы, а малороссияне, как тогда говорилось, знатного происхождения. В доме всюду висели старые портреты гетманов и различных политических и культурных деятелей на Украине... Украинские песни постоянно пелись в доме. Очень уважались бандуристы, певшие свои думы, причем дед их всегда щедро награждал»{3}. Впоследствии Павел сам очень интересовался историей своего рода и поручил известному генеалогисту, литератору и библиографу Б.Л. Модзалевскому архивные розыски документов, связанных с наиболее известными представителями фамилии Скоропадских.
  Это «украинство», но не конъюнктурно-политическое, а историко-этнографическое, как бы глубинное, непосредственным образом сказалось на судьбе будущего гетмана. С детства он привык ощущать себя человеком двух культур: непосредственно украинской и в более широком смысле — общероссийской, прежде всего православной. Именно в этом плане следует рассматривать его служение российскому престолу. Идя по стопам отца и деда, юный Павел рано стал мечтать о военной карьере. Сохранился один из его детских рисунков: всадник на лихом коне с подписью «Генерал Скоропадский».
  По личному распоряжению Александра III, проезжавшего осенью 1885 г. через Украину, мальчика, рано потерявшего отца, а вскоре и деда,
[62]
определили в Петербургский пажеский корпус. Учеба в привилегированном учебном заведении, а затем служба в гвардейском Кавалергардском полку сблизила молодого украинца с интернационализированным высшим светом Петербурга. Его товарищами по полку были Хан Гуссейн Нахичеванский, графы Б.С. Шереметев, З.М. Лорис-Меликов и Г.Г. Менгден, маркиз В.А. Паулуччи, барон К.Г.Э. Маннергейм, князья А.Н. Долгоруков, П.П. Путятин, М.М. Кантакузен и т. д. Вместе с ними молодой корнет Скоропадский участвовал в московской коронации Николая II в составе сводного эскадрона Кавалергардского полка: ему довелось тогда стоять во время «высокой трапезы» у ступеней трона в кремлевской Грановитой палате 12 мая 1896 года{4}. Невесту себе корнет нашел среди знати полуукраинского происхождения и женился в 1897 г. на фрейлине вдовствующей императрицы Александре Петровне Дурново, дочери гофмейстера П.П. Дурново и Марии Васильевны, урожденной Кочубей.
  Военная служба складывалась у него удачно: блестящий офицер уверенно преодолевал ступени военно-придворной карьеры, пробежав за 12 лет путь от камер-пажа до штаб-ротмистра, полкового адъютанта Кавалергардского полка. Серьезное испытание он прошел во время русско-японской войны. Гвардейские части столичного гарнизона в Маньчжурию не посылались. Однако отдельные честолюбивые офицеры старались не пропустить возможности отличиться в ходе настоящих боев. Штаб-ротмистр вместе с двумя товарищами по службе подал рапорт о переводе в Действующую армию и весной 1904 г. совершил утомительное путешествие на Дальний Восток. Казачьего (теперь уже) есаула Скоропадского прикомандировали ординарцем к главнокомандующему на сухопутном и морском театрах военных действий адмиралу Е.И. Алексееву, но вскоре Павел Петрович попросил перевести его поближе к полям сражения. Как раз формировался Восточный отряд Маньчжурской армии под командованием его хорошего знакомого, генерал-лейтенанта А.Ф. Келлера. Использовав это, есаул добился своего назначения адъютантом командующего и затем делил с ним все опасности похода по Маньчжурии, участвовал, в частности, в боевом форсировании р. Ялу. Есаул был представлен к ордену Св. Владимира 4-й степени уже новым командующим отряда, генерал-лейтенантом Н.И. Ивановым. 10 июня 1904 г. молодой офицер был переведен на строевую должность — командира 5-й сотни 2-го Читинского полка Забайкальского казачьего войска. Ему, кавалеристу по призванию и воспитанию, эта должность прибавила общевоенного опыта.
  Забайкальские казаки той поры, по словам их современника,— «идеальная в мире ездящая пехота. Много среди них зверовых охотников — стрелков без промаха, лесных бродяг, таежных волков, но наездника — ни одного»{5}. Молодой командир, наставляя новых подчиненных в верховой езде, сам учился командовать стрелковым подразделением, осваивая полупехотную тактику забайкальцев. На войне Скоропадский оказался среди тех низших командиров, о которых писали: «Инициатива действий предоставлялась мелким начальникам, командирам рот или сотен, а когда они собирались в крупные отряды, дельных руководителей не было»{6}. За личное мужество и храбрость в бою молодой офицер получил золотое Георгиевское оружие, продолжив семейную традицию (такое же оружие за Кавказскую войну имел его отец, полковник Петр Иванович Скоропадский). А отношение к нему со стороны рядовых казаков проявилось в том, что еще долго после его возвращения в Петербург бывшему сотнику писали однополчане-станичники, прося о том и о другом в различных житейских ситуациях.
  С назначением в марте 1905 г. на пост командующего войсками в Маньчжурии, вместо пассивного А.Н. Куропаткина, другого генерала от инфантерии — энергичного Н.П. Линевича есаул, успевший представить начальству несколько своих аналитических записок («Три варианта окончания русско-японской войны в 1905 г.» и пр.{7}), стал адъютантом нового главнокомандующего. Среди других ответственных получений ему было приказано изучить подготовленность и особенности северокорейского театра
[63]
военных действий, куда планировалось направить особый контингент войск. Скоропадский в августе-сентябре 1905 г. морем на броненосце, потом в дорожной двуколке, далее верхом и пешком совершил опасное путешествие, намечая пути возможного передвижения войск. Но к тому времени судьба войны уже решилась за портсмутским столом переговоров. Война была проиграна. Характерна забота, проявленная молодым офицером о корейцах, помогавших российской армии либо служивших в ней. Им уход россиян оттуда грозил репрессиями со стороны японцев, и Скоропадский в меру своих возможностей переправлял желавших на территорию Российской империи.
  Там же, на Дальнем Востоке, находилась тогда жена Павла Петровича: Александра Петровна работала сестрой милосердия в санитарном поезде, сформированном для Действующей армии вдовствующей императрицей Марией Федоровной.
  С окончанием войны Скоропадские возвратились в Петербург. Боевого офицера ждало внимание высшего света. В декабре 1905 г. его назначили флигель-адъютантом императора, и он соединил военную службу с придворной. В те годы под влиянием последних неудач правящие круги полюбили торжественное празднование историко-военных юбилеев. 200-летие Полтавской битвы пришлось на 1909 год. Как вспоминал впоследствии видный деятель гетманского движения в эмиграции В. Липинский, в придворных кругах родилась идея подарить кому-либо из «верных малороссиян» титул, но без реального содержания, гетмана Украины именно к этой дате. Историческая параллель (напомним, что после перехода И. Мазепы на сторону шведов правителем Украины Петр I назначил предка Павла Петровича, Ивана Скоропадского) привела к тому, что неплохие шансы были теперь у флигель-адъютанта. Между прочим, в его доме висел портрет Мазепы. Скоропадский вспоминал, что «висел между гетманами портрет Мазепы, столь ненавистный всякому русскому; в доме ему не поклонялись, как это делают теперь украинцы, видя в нем символ самостийности, а молчаливо относились с симпатиями, причем только возмущались, что до сих пор в соборах Великим постом Мазепу предавали анафеме». В результате своих раздумий Павел Петрович отказался стать первым в Российской империи «придворным гетманом»{8}.
  Владелец нескольких имений в Черниговской и Полтавской губерниях, а также полученных за женой земельных владений в Северо-Восточной России, Скоропадский проявил себя заботливым хозяином, радевшим и о своих доходах, и о благосостоянии крестьян. Он считал помощь нуждающимся долгом всякого состоятельного человека. К нему приходила масса писем с просьбой о вспомоществовании от людей, с которыми его сталкивала судьба. Как правило, материальная помощь им предоставлялась. А Александра Петровна состояла членом нескольких благотворительных обществ Санкт-Петербурга, Москвы и Киева и активно в них работала. Значительную сумму перечислили Скоропадские на восстановление российского флота, разгромленного в Цусимском сражении, за что удостоились именной благодарности великого князя Михаила. Однако главной сферой интересов молодого полковника оставалась военная служба. Ступенька за ступенькой он преодолевал чиновную лестницу. После недолгого командования 20-м драгунским Финляндским полком, где зарекомендовал себя «отцом-командиром», Скоропадский вернулся в Конную гвардию. В 1911 г. он принял от Хана Нахичеванского Лейб-гвардии конный полк, немного позже получил звание генерал-майора. Отдавая много времени воспитанию солдат и офицеров (последние набирались из аристократической молодежи и не рвались к рутинной службе), 40-летний генерал превратил конногвардейцев в одну из самых дисциплинированных и боеспособных кавалерийских частей. Вскоре ему довелось доказать это на полях I мировой войны.
  6 августа 1914 г. в Восточной Пруссии его кавалергарды увенчали себя громкой славой. Одним из первых он был представлен Георгиевской думой конной гвардии к награде орденом св. Георгия 4-й степени{9}. Характерно,
[64]
что ни в одной советской или белоэмигрантской публикации по истории Восточнопрусской операции фамилия Скоропадского не упоминается. А писатель А.Н. Толстой, военный корреспондент былых лет, в своей эпопее «Хождение по мукам» вопреки правде писал об «исторической атаке кавалергардов» во главе с командиром полка князем Долгоруковым. Но российская пресса 1914-1916 гг. неоднократно называла имя Скоропадского среди «первых героев Великой войны», причем один из журналистов вынужден был даже оправдываться перед ним за излишнюю, по мнению генерала, персонификацию героизма. «Почему, Павел Петрович, Вы думаете, что Вы мой единственный герой? К счастью России, к Вашему доблестному имени я могу прибавить смело имена генералов Деникина, Лечицкого и Гурко, но Ваше имя для меня, романтика, конечно дороже всех, т. к. Вы один из всех красиво выполнили свою рать и показали нам, что значит честное исполнение долга, воскресив рыцарский образ воина»{10}.
  И сослуживцы, и посторонние люди, сталкивавшиеся с будущим гетманом в годы войны, единодушно отмечали его достоинства руководителя и организатора. Военный корреспондент А. Маляревский (Сумской), неоднократно наезжавший в части, которыми командовал Скоропадский, а впоследствии написавший первую его официальную биографию, так говорил ему: «Там, где желают работать, Вы вносите особую легкость в отношения к друг другу и к делу. Это, очевидно, Ваше личное качество»{11}. За время войны генерал прошел путь от полкового начальника до корпусного, некоторое время командовал всей гвардейской кавалерией, сконцентрированной на Западном фронте. 1917 г. застал его на Юго-Западном фронте, где он, откомандовав 1-й гвардейской кавдивизией, стал командиром 34-го армейского корпуса, с августа 1917 г. носившего название 1-го Украинского корпуса. Он был удручен известием об отречении Николая II от трона. В 1918 г., во время свидания с кайзером Вильгельмом II, обсуждая это прошедшее событие, Скоропадский «высказал мысль, что, может быть, император рано отказался от власти, раз почти все войска были не тронуты, причем говорил, что я считаю, что царь может лишь тогда отказаться от власти, когда все средства уже исчерпаны, а то до этого он не имеет права это делать»{12}.
  Крах монархических иллюзий имел для Скоропадского далеко идущие последствия. На его взгляд, теперь потерял свое значение Переяславский договор 1654 г., когда украинцы, в том числе прямой его предок, генеральный референдарий Илья Федорович Скоропадский, присягнули на верность царю Алексею Михайловичу. Разрывалась династическая уния России и Украины. У российского генерала вновь пробудился интерес к украинскому национальному движению, который ранее не носил у него политической окраски. Напомним, что весной 1917 г. на Украине появилось национальное представительство — Центральная Рада. Она провела два украинских военных съезда, организовала краевой орган управления — Генеральный секретариат, летом 1917 г. преимущественно социалистический по партийному составу. Это отталкивало генерала. А как военный человек он видел в украинизации армии и создании национальных воинских частей просто ослабление боевого духа. Именно настойчивость Главковерха генерала от инфантерии Л.Г. Корнилова и командующего войсками Юго-Западного фронта генерал-лейтенанта А.Е. Гутора, а также эмиссаров Центральной Рады заставила его взяться за украинизацию корпуса.
  Основные кадры черпались с Украины. Рассказывали, что во время одного из боев Скоропадский, находясь на передовой, встретил бывшего садовника имения в Тростянце, и тот, попеняв генералу на его неосторожность, предложил съездить в дедовскую усадьбу и привезти для него старинный панцирь для защиты от пуль. Эта, сначала символическая, затем все реальнее ощутимая связь российского генерала с его предками — украинскими гетманами росла по мере роста национального самосознания на Украине. Любопытно, что первыми в его окружении об этом заговорили поляки — офицер Конной гвардии Ходкевич и князь К. Радзивилл{13}. Авторитет в национальных кругах, успешная украинизация корпуса, сплочение
[65]
вокруг его имени группы энергичной молодежи во главе с есаулом И.В. Полтавцом-Остряницей имели результатом избрание Скоропадского осенью 1917 г. руководителем Всеукраинского движения вольных казаков.
  Их отряды стали формироваться с лета 1917 г. по селам Украины. Возрождалась традиция, прерванная в XIX в., и одновременно то была реакция собственнической части сельского населения против анархии, развала и грабежей, охвативших бывшую империю. Местные жители формировали сотни и полки территориального образца, чтобы защитить себя от разложившихся армейцев и заезжих бандитов. Однако нередки были случаи, когда вольноказачьи отряды попадали под влияние последних и служили орудием в руках авантюристов и честолюбцев.
  Генеральный секретариат и социалистические партии Центральной Рады были напуганы как этим движением, так и тем, что во главе его стал аристократ и латифундист, сразу же заподозренный в стремлении к единоличной власти. Лидеры Рады (ее Голова М.С. Грушевский, Голова секретариата В.К. Винниченко, секретарь по военным делам С.В. Петлюра) и их помощники, искушенные в закулисной игре, постарались прибрать движение к рукам или нейтрализовать, а Скоропадского— лишить его новых должностей. Повод представился осенью 1917 г., уже после Октябрьской революции. 34-й армейский корпус по приказу нового Главковерха генерал-лейтенанта Н.Н. Духонина должен был выступить на фронт. Однако политические игры выдвинули дилемму перед командиром: пойти против своих солдат, не желавших оставить Украину болыневизирован-ному 2-му гвардейскому корпусу, под руководством его политического лидера, председателя Киевского обкома РСДРП Е. Б. Бош уходившему с фронта на Киев, или нарушить приказ о выступлении на фронт и преградить путь большевикам, стремившимся свергнуть украинскую национальную власть. Петлюра в те дни то приветствовал уход 34-го корпуса на фронт, то посылал агитаторов для его разложения. В конечном счете интересы Украины перевесили былое преклонение перед присягой, и Скоропадский разместил части своего корпуса вдоль железной дороги на Киев, отрезав путь продвижения 2-му корпусу, разоружая его части и высылая их на территорию Советской России.
  Этот шаг означал переход генерала на службу новому, Украинскому государству. Он спас тогда Центральную Раду, но вместе с тем показал ей реальную силу командующего теперь уже 1-м Украинским корпусом. Боясь популярных генералов, киевские социалисты приложили все усилия к тому, чтобы солдат корпуса оттолкнуть от их командира. Руководителем вооруженными силами Украины был назначен полковник Г. Капкан, командир первого из числа украинизированных полков, ничем не зарекомендовавший себя на военном поприще ни до того, ни после. Солдаты же 1-го корпуса, не получая ни обмундирования, ни продовольствия и замерзая в вагонах, недолго смогли оборонять Киев от анархиствующего моря бегущей с фронта российской армии. Эта стихия вскоре поглотила и их, и Скоропадский подал прошение об отставке новому военному министру Украины социал-демократу Н.В. Поршу, формально оставшись теперь атаманом Вольного казачества и частным лицом. Однако на деле вокруг него быстро закрутились сложнейшие события.
  В январе 1918 г. Центральная Рада провозгласила в своем IV универсале (основополагающем законе) Украину независимым государством в пределах 9-ти губерний (без Крыма). Вместе с тем, и тоже официально, существовала Советская Украина с центром в Харькове. На помощь ей, объявив войну Генеральному секретариату, из РСФСР двигались красногвардейские отряды и добровольческие формирования бывших фронтовиков. Тут Киев вспомнил о своем недавнем спасителе. На новогоднем вечере (Украинский клуб на Владимирской улице) социал-демократ М. Шаповал предрекал самостийной Украине только две недели жизни; лучший оратор правительства писатель Винниченко, запинаясь и волнуясь, доказывал иначе: если мы не удержимся в Киеве, то отступим в Белую Церковь под защиту Вольного казачества и его атамана Скоропадского.
[66]
  Руководитель французской военной миссии генерал Табуи, передав документы о признании Францией независимости Украины, в своих донесениях в Париж называл тогда Скоропадского руководителем «младоукраинской партии». Фактически то была масонская ложа «Молодая Украина», куда входили Петлюра, Винниченко и многие другие, а гроссмейстером ложи стал С. К. Моркотун, личность, интересная своей ролью в событиях последующих лет и практически не разъясненная до сих пор. Его положение гроссмейстера вольных каменщиков делало его одним из самых влиятельных людей. А связь будущего гетмана с масонами стала очевидным фактом. Ее он подтвердил и сам, говоря своим единомышленникам: «В ложе бывал, но обряд не принимал». Он видел тогда в этом единственную возможность установить прямую связь с западными союзниками по Антанте и создать вместо обычного партийного объединения политическую структуру иного типа.
  3 января 1918 г. в ресторане гостиницы «Континенталь» на углу Крещатика и Николаевской, под звуки румынского оркестра Гулеску и Кодолбана, состоялось свидание генерала Табуи, городского коменданта Вагно, Скоропадского и его адъютанта князя Н. Кочубея. Французы внимательно слушали будущего гетмана, что-то усердно записывали, во всем с ним соглашались, однако никаких реальных шагов не предприняли. А он призывал объединить все имеющиеся на Украине антинемецкие и антибольшевистские вооруженные формирования: Вольное казачество, чешский и польский корпуса, сформированные еще Временным правительством и находившиеся сейчас под французским верховным командованием. Только в этом случае у него была надежда удержать фронт и не допустить Центральную Раду к переговорам с Германией и Австро-Венгрией. В те дни у Скоропадского, фактически как бы частного лица, не закрывались двери его номера в гостинице «Универсал». Среди посетителей он вспоминал потом и многих самостийников, и многих деятелей старого режима. Всем им нужны были защита со стороны Вольного казачества, деньги и оружие. Особенно забавным явился визит Капкана, незадачливого главнокомандующего Украинской армией. Он пришел, неся в руках большой плакат: «Вот мы пришли к Вам, пан генерал, чтобы Украину спасать, а то вся погибнет!». В особом пакете лежали 200 тыс. руб., полученных от министра продовольствия эсера Н. Ковалевского на формирование военных отрядов. Скоропадский указал перевести их в Белую Церковь, где размещался штаб Вольного казачества.
  В условиях полной растерянности киевских властей, разложения всех исполнительных институтов и воинских частей вольные казаки так и не стали тем оплотом порядка, каким они представлялись Скоропадскому. Территориальный принцип формирования и зависимость от местных предводителей атаманского типа привели к тому, что лишь отдельные отряды смогли противостоять анархии (Звенигородский и Слободской коши). К этому исключению не принадлежала даже атаманская сотня в Белой Церкви. Поездка генерала из Киева в свой штаб, в попытке собрать антибольшевистские силы, едва не закончилась его гибелью в конце января, только продемонстрировав следствие всеобщего развала. Атаманские казаки с удовольствием участвовали в разгроме имений тех самых графов Браницких и князей Радзивиллов, которые в декабре 1917 г. устраивали банкеты, приемы их атаману и давали деньги в надежде оградить свое имущество от грабежей.
  Красные войска заняли практически всю Украину. Центральная Рада не смогла найти ничего лучшего, как заключить мир с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией и пригласить немецкие и австро-венгерские войска на Украину. Уже в феврале 1918 г. германцы подошли к Киеву, а вступили в него после того, как по их требованию были дочиста отмыты вокзал и центральные площади. С ними вернулась и Центральная Рада, выпустившая ради этого агитационную брошюру, где называла немцев союзными войсками, пришедшими на помощь. Вскоре всем стало видно, что она не способна обеспечить выполнение тяжких статей Брестского договора с Четверным союзом.
[67]
  Немцы и австрийцы, для которых этот мир был однозначно «хлебным», не собирались терпеть плохо управляемых и ни на что не способных союзников. В воздухе витала идея замены правительства, инспирируемая как внешними, так и внутренними силами. Главной из последних было недовольство эсерами со стороны массы зажиточного и довольно консервативного украинского крестьянства. Напуганное социалистической демагогией Рады, оно готово было объединиться даже с своими помещиками для защиты их земель. В условиях той путаницы в вопросах земельной собственности, которая царила после большевистского Декрета о земле и IV Универсала Центральной Рады, весенняя посевная 1918 г. превратилась в политическую проблему, выход из которой нашли в отстранении украинских эсеров от власти.
  Пороги немецкого Оберкомандования и дипломатических представительств Германии и Австро-Венгрии обивали многочисленные представители различных партий, движений и групп в надежде доказать, что именно они справятся с существующими проблемами лучше эсеров. Напомним, что лидер кадетской Партии народной свободы антантовец П.Н. Милюков, в это время осев в Киеве, выступал с германофильскими заявлениями. Внимание привлекала к себе Украинская народная громада — офицеры бывшего 1-го корпуса, политические деятели и землевладельцы, объединившиеся вокруг отставного генерала Скоропадского. Он в марте 1918 г. вроде бы еще не думал о приходе к личной власти, однако его окружение уже действовало. Генерал понимал, что без участия или хотя бы благожелательного нейтралитета немцев любая политическая акция на оккупированной Украине обречена на неудачу. Именно этим, а не внезапным «германофильством Скоропадского», до этого три года дравшегося с немцами на фронте, объясняются контакты громады с Оберкомандованием.
  В результате таких контактов выявилось, что в обмен на обязательство будущего правителя Украины неукоснительно выполнять условия Брестского мира, особенно экономические статьи, и навести порядок в продовольственных и судебных делах немцы готовы не мешать ему в захвате власти. Именно по этим пунктам Оберкомандование имело претензии к правительству Рады, ставшему на путь саботажа своих обязательств и интриговавшего против лиц, сотрудничавших с немцами. Вот здесь-то и была организована вышеупомянутая афера с банкиром Добрым, в тайном аресте которого было замешано сразу несколько министров Рады. Свою лепту в дестабилизацию обстановки вносили российские эсеры, создававшие на деньги англичан разветвленную сеть боевых ячеек по Украине, впоследствии организовавшую ряд террористических актов (убийство командующего немецкой группой армий «Киев» генерал-фельдмаршала Г. фон Эйхгорна террористом левым эсером Донским, взрывы в Киеве и Одессе).
  Германское командование, являвшееся фактически решающей силой, хотело либо введения прямого оккупационного правления, либо содействия тому претенденту на власть, который устроил бы немцев и был способен навести порядок. Для Оберкомандования первый вариант был предпочтительнее, но его осуществление грозило осложнениями, от чисто военных до парламентских и дипломатических. Гражданские представители Германии старались сдержать военных и не допустить втягивания в дорогостоящую авантюру, так что для них «Народная громада» явилась находкой. Скоропадский импонировал им своим местом рождения, чином, очевидным консерватизмом, авторитетом в несоциалистических кругах. 24 апреля 1918 г. состоялось свидание Скоропадского с начальником штаба германского главнокомандующего. Тот заявил: «Мы не собираемся вмешиваться во внутренние дела Украины. Однако пришли к выводу, что ввиду создавшегося положения в стране, невозможности работать с существующим правительством, Ваши начинания, господин генерал, вызывают сочувствие. Вы можете вполне рассчитывать, в случае удачного переворота, на содействие немецких войск в деле восстановления порядка и поддержки Вас и Вашего правительства. В день переворота мы будем держать нейтралитет, но крупных беспорядков не допустим». Рекомендовав генералу подписать проект
[68]
соглашения, который в основном дублировал условия Брестского договора, он повторил: «Мы в ваши дела не вмешиваемся».
  Эта встреча произвела на Скоропадского двойственное впечатление. Он видел, что обстоятельства толкают его к выбору. Его сторонники тем временем готовили съезд земельных собственников, где планировалось провозглашение гетманского правления. Офицеры бывшего 1-го корпуса формировали отряд для захвата правительственных зданий. Над проектом обращения к народу работали громадские юристы. Не мешать перевороту обещали немцы. В прессе все чаще мелькали статьи, отражавшие неизбежность замены социалистического правительства. Но генерал был полон сомнений. Повести за собой людей, страну и взять ответственность на свои плечи не просто. Генерал привык взвешивать силы свои и противника, реально оценивая шансы на победу. Он видел отсутствие в его окружении настоящих единомышленников, людей, одинаково с ним смотревших на вопросы государственного строительства Украины. Его ближайшим сторонникам вообще не хватало лиц, способных занять высокие государственные должности; порой их подбор носил случайный характер. Очевидными были грядущие трудности в отношениях с немецкими и с различными украинскими политическими партиями, находившимися в состоянии броуновского движения, постоянного раскола и слияния.
  Скоропадский решил, по его словам, так: «Если я не сделаю переворот теперь, у меня будет всегда сознание, что я человек, который ради своего собственного спокойствия упустил возможность спасти страну, что я трусливый и безвольный человек. Я не сомневался в полезности переворота, даже если бы новое правительство и не могло бы долго удерживаться. Я считал, что направление, взятое мной, и те творческая сила и работа, которую я собирался провести, сами бы по себе дали толчок к порядку, временную передышку, которая, несомненно, восстановила бы порядок и дала бы силы для новой борьбы. Сомнения у меня были другого рода: может быть, эти сомнения были малодушными. Я жалел себя, я думал: ...к чему мне идти в этот мир злобы, и недоверия, и зависти. Ведь теперь только тот может быть популярен в политике, кто возьмет крайнее направление, а мне для того, чтобы действительно что-нибудь сделать для страны, придется идти самому и убеждать других, и убеждать без конца идти путем взаимных уступок»{14}.
  Наконец, генерал дал команду своим сторонникам, подписал корректуру Грамоты к украинскому народу и улегся спать. А 29 апреля открылся съезд земельных собственников («Единое движение хлеборобов», сложившееся к весне 1918 г., разделилось на хлеборобов-демократов национального направления и земельных собственников, для которых на первом месте были экономические интересы). Там и состоялось провозглашение гетманства. Центральная Рада и ее правительство находились в то время в шоке после налета на Раду 28 апреля германского воинского подразделения: немецкий лейтенант арестовал двух министров и нескольких депутатов Рады. А в часы съезда гетманские отряды, направленные для захвата главных правительственных зданий, действовали не энергично, так что немцы известили Скоропадского, что если он за один день не возьмет под контроль важнейшие объекты города, то немецкие войска поставят их под свой контроль. В ходе переворота погибло пять офицеров-гетманцев и застрелился один сичовый стрелец-галичанин при разоружении его части.
  Не встречая активного сопротивления, власть гетмана распространилась по Украине за несколько дней. Враги нового режима объясняли впоследствии этот факт немецким содействием. На деле же причины успеха быстрого переворота лежали в самодискредитации Центральной Рады. Ее лидеры оставались на свободе, а глава Рады Грушевский жил в своем имении под Киевом. В последующие месяцы состоялись полулегальные съезды большинства социалистических партий Украины, осудившие государственный переворот. Прежних лидеров не устраивала фигура Скоропадского как человека не из их обоймы. Эсдеки, социалисты-федералисты, самостийники, игнорируя призывы к сотрудничеству, хотели
[69]
вести переговоры только непосредственно с германским командованием, сначала чуть ли не с ультиматумом об устранении Скоропадского; они постепенно, но довольно быстро, снижали свои претензии и осенью 1918 г. согласились с фигурой гетмана как временного президента Украины. Но его режим к тому времени так и не смог составить работоспособное правительство, и германское командование заявило социалистам: «Слишком поздно!».
  Семь с половиной месяцев гетманского правления определенная часть граждан, включая беженцев из РСФСР, считала временем относительного благополучия, насколько это тогда было возможно. Главным условием того были иностранные войска, силой сдерживавшие внешних и внутренних экстремистов. Но немаловажной была и политическая линия гетмана, стремившегося обуздать революцию и отойти от партийного подхода при подборе ответственных лиц. Он требовал от людей квалификации и деловых качеств. Национальные круги гневно клеймили Скоропадского и его сподвижников, перемывая косточки его министрам, поминая их дореволюционные должности и звания и партийную принадлежность. Действительно, после того, как украинские социалистические и демократические партии отказались от гетманских предложений, руководители нового правительства (сначала Н. Сахно-Устимович, не добившийся успехов, потом Н.П. Василенко, прежний российский кадет), отбросив партийный подход, начали искать министров по другим качествам. В первом министерстве (Ф.А. Лизогуба — Н.П. Василенко) это были прежние государственные и земские деятели, промышленники, землевладельцы, некоторые социалисты-федералисты (изгнанные за это из их партии) и просто известные на Украине лица. При этом в министерствах, созданных еще Радой, менялись лишь начальники: многие товарищи (заместители) министров и заведующие департаментами, не говоря уже о рядовых чиновниках, оставались на своих местах и даже в составе тех своих партий, которые высказались против гетмана.
  В целом состав Совета министров был связан непосредственно с Украиной. Премьер трех правительств Лизогуб — черниговский земский деятель и администратор; министр продовольствия и последний премьер С.Н. Гербель — бывший харьковский губернатор, царский министр земельных дел и член Государственного совета; министр юстиции М.П. Чубинский — сын автора украинского национального гимна, долголетний деятель украинского национального движения и царский сенатор; военный министр А. Рогоза — генерал из старинного украинского рода; министр финансов А. Рженецкий — киевский финансовый деятель; министр земледелия В. Колокольцев— харьковский помещик и земец; министр иностранных дел Д. Дорошенко — известный национальный деятель; директор Украинского телеграфного агентства Д. Донцов — то же самое. Даже министры-неукраинцы (министр торговли С. Гутник, министр труда Ю. Вагнер, государственный контролер, впоследствии министр иностранных дел Г. Афанасьев) всей своей прежней деятельностью были тесно связаны с Украиной. Первые же законы гетмана были направлены на укрепление основ частной собственности в промышленности и земледелии. Споры между помещиками и крестьянами должны были решаться в примирительных комиссиях местными деятелями. В социальной сфере сохранялось законодательство российского Временного правительства и украинской Центральной Рады. В существующей литературе гетмана часто упрекают в возобновлении царских законов. Действительно, его законодательство о государственном устройстве Украины шло вслед за законами Российской империи. Точно так же поступал тогда генерал и донской атаман П.Н. Краснов, пришедший к власти в Новочеркасске несколькими днями позже{15}.
  Официально гетман не являлся монархом. Скоропадский отклонил подготовленный юристами проект, предусматривавший восстановление исторического звания князя Киевского (предлагался также: король Украины), и в текст первой грамоты были внесены соответствующие изменения, после чего опубликованная в «Державном вестнике» она выглядела менее монархической.
[70]
  Секретной грамотой от 3 августа 1918 г. с распоряжением о назначении Верховного правителя на случай смерти или тяжелой болезни гетмана, три экземпляра которой хранились в Софийском соборе, Сенате и правительстве, Павел Петрович назначал в высший коллегиальный орган управления страной П.Я. Дорошенко, а в случае его отказа или смерти — сенатора С. Завадского. Двух других членов Верховной коллегии должны были бы избрать Сенат и правительство{16}. При торжественной передаче этих пакетов на хранение гетман произнес речь, в которой отмечал необходимость такого шага историческими примерами раздоров и анархии при выборах нового гетмана на стародавней Украине.
  Реально в руках гетмана концентрировалась верховная власть. Он назначал и увольнял премьер-министра и весь Совет министров, утверждал постановления правительства. Практически каждое заседание последнего проходило в присутствии главы государства. Кроме того, гетман управлял внешней политикой, военными делами и был верховным судьей. Однако Скоропадский не смог стать «украинским Наполеоном» и не пошел на насилие с устранением конкурентных организаций и лиц. Он не попытался также вернуть себе многочисленные родовые имения в Черниговской и Полтавской губерниях, конфискованные Центральной Радой. 29 апреля он переселился с частной квартиры в бывший особняк киевского генерал-губернатора, где до того находилось министерство внутренних дел. Дом этот, внешне помпезный, с большими залами для приемов и заседаний, не был приспособлен для постоянного семейного проживания. Жена и дети Скоропадского, доставленные в Киев «державным поездом
[71]
№1» из Советской России в июне, разместились в случайных помещениях. Детскую оборудовали в ванной комнате. И тогда же гетмана постигло личное горе: умер от простуды младший сын, 5-летний Павел, всеобщий любимец семьи. Однако наибольшая личная и политическая трагедия гетмана в 1918 г. заключалась в том, что он не нашел сколько-нибудь значительного числа сознательных сторонников его курса ни во внешней политике, ни во внутренних делах. В области внешней политики Скоропадский высказывался за тесные дружественные связи Украины и России, вплоть до создания совместного федеративного государства, части которого пользовались бы равными правами. Эти взгляды, им не скрывавшиеся, породили множество домыслов и шуток. Одна из них гласила: «Гетман в ответ на вопрос, за самостийную ли он Украину, отвечал: «Да, господа, я за самостийную Украину, которую я, придет время, повергну к стопам Его Императорского Величества»{17}. Различные слухи и сатирические байки о гетмане распространяли все, от украинских националистов и большевиков до российских старорежимных шовинистов. Для Скоропадского главная трудность состояла в том, что России, с которой он готов был сотрудничать, уже не существовало. С РСФСР он не мог и не хотел иметь ничего общего, хотя и начал по настоянию немцев мирные переговоры с Москвой. Консервативную же Россию представляла Добровольческая армия, находившаяся в 1918 г. в жалком состоянии. Она с трудом держала фронт на Северном Кавказе. Донская армия атамана Краснова тоже не добилась особых успехов. Самостийная Украина вообще выходила за границы разумения белых лидеров, думавших только о единой и неделимой России.
  Общим местом воспоминаний всех российских деятелей, встречавшихся с гетманом в 1918 г., было обвинение его в неискренности и двурушничестве. Якобы он говорил им, что генерал свиты Его Императорского Величества на может сочувствовать украинскому национальному движению, а просто вынужден возглавлять Украинскую державу. На деле же Скоропадский думал иначе. Во имя борьбы с большевиками гетман готов был заключить любой союз. Добровольческая армия была битком набита его прежними друзьями или подчиненными. Взять хотя бы генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля, который вступил в Добровольческую армию А.И. Деникина в августе 1918 года. Он прежде был офицером как раз в полку Скоропадского, в начале первой мировой войны командовал эскадроном кавалергардов, и Скоропадский представлял его к Георгиевскому кресту и лично покровительствовал ему в сложный период военной карьеры барона. Уже в годы эмиграции гетман писал: «Все невзгоды Добровольческой армии я принимаю близко к сердцу, и мне чрезвычайно тяжело теперь тут спокойно сидеть в такую минуту, когда я всю жизнь и всю войну был с ними и разделял все радости и горести их»{18}. Что касается Деникина как командующего войсками Юго-Западного фронта в 1917 г., то он был тогда начальником Скоропадского.
  Гетман старался выполнять устные и письменные договоренности, связанные с оказанием помощи Добровольческой армии. Он переправлял на Дон огромные партии вооружения и боеприпасов, благодаря которым могли воевать Донская и Добровольческая армии. Содействие оказывалось белым офицерским частям, формировавшимся на территории Украины (Южная армия). Вербовочные бюро Добрармии действовали по всей Украине с благословения Скоропадского. Националистическая оппозиция неоднократно критиковала его за это и использовала эти факты в своей пропаганде. Фактически гетман стал тем передаточным звеном, через которого Деникин, не имея никакой связи с немцами, получал от них военную помощь. Но при этом ни о каких личных контактах со своим бывшим комбатантом еще по русско-японской войне он не хотел и слышать. Наоборот, Деникин поощрял газетную травлю гетмана, утверждая тогда и потом, что «гетманская власть покоилась только на германских штыках»{19}.   Антигетманскую политику открыто проводило большинство украинских социалистических партий. Несмотря на попытки Скоропадского сотрудничать
[72]
с большинством их деятелей, но не на партийной, а на индивидуальной основе, они решительно отказывали ему в поддержке, хотя использовали для своей деятельности либеральные для них условия жизни. Левые партии Украины, публично клеймя гетмана за «пророссийский политический курс», активно конспирировали с большевистской делегацией РСФСР во главе с X.Г. Раковским. Тот, в частности, давал лидеру украинских эсдеков Винниченко значительные средства на организацию антигетманского восстания, развернувшегося осенью 1918 г., сразу же после Ноябрьской революции в Германии. Это не помешало некоторым украинским деятелям участвовать в последнем гетманском правительстве Лизогуба: днем они представляли Украинскую державу, а вечером вместе с большевиками интриговали против нее, добиваясь свержения гетмана.
  Против гетмана выступали и российские эсеры, которых было много на Украине. Они готовили даже покушение на Скоропадского. Большевики устраивали стачки. Самой организованной из них была забастовка железнодорожников, официально финансировавшаяся через профсоюзные органы из Москвы. Украинские эсеры и эсдеки раздували законное недовольство крестьян германской продовольственной политикой, действиями карательных отрядов помещиков и оккупантов, промедлением Киева в решении земельного вопроса. Наиболее организованные красные крестьяне — повстанцы Таращанского и Звенигородского уездов — после их военного поражения отошли в нейтральную полосу между Украиной и РСФСР и получали там всевозможную поддержку, а затем стали костяком Красной Армии УССР. Лидер анархистов Н. И. Махно именно в месяцы гетманата стал организовывать свои отряды, и тоже с благословения В.И. Ленина и Я.М. Свердлова.
  В активную борьбу с гетманом включились российские консервативные круги. Большинство их представителей (П.Н. Милюков, Е.Н. Трубецкой, С. Завадский), приехав на Украину с выданными гетманом паспортами, ненавидели независимую Украину и превратили Киев в гнездо своих интриг; тут были основаны монархические «Киевский национальный центр» и «Союз возрождения России», которые использовали легальные возможности гетманского режима для подрывной работы против Украинской державы. Для них гетман, несмотря на его лояльность к белому движению и материальную помощь Донской и Добровольческой армиям, был просто сепаратистом, мазепинцем и германским ставленником. Справиться со всеми ими Скоропадский мог, только опираясь на немцев. Своей игрой на противоречиях между германцами и австрийцами он временно заставил их считаться с собой. Утверждению его престижа способствовали и два государственных визита в Германию — премьера Лизогуба и самого гетмана. Однако из-за противодействия Оберкомандования не решался главный вопрос — о формировании Украинской армии. Скоропадский как опытный военный понимал цену национальной армии. Но его попытки добиться разрешения немецкого командования на создание такой армии натыкались на сопротивление. А без согласия немцев, занявших все гарнизоны и склады, трудно было что-либо предпринять. Неясен был и принцип формирования армии. Общенациональный призыв обречен был на неудачу. Классовая армия, которую хотел сформировать министр внутренних дел Н. Кистяковский, тоже осталась на бумаге. Исключением стали лубенские и полтавские сердюки-хлеборобы, гвардия гетмана.
  В поисках военной опоры Скоропадский вновь обратился к казачьей идее. В августе 1918 г. им был подготовлен и подан в Совет министров Закон о восстановлении украинского казачества. Учитывая печальный опыт движения Вольных казаков, гетман настаивал на том, чтобы казачество было зажиточным сословием и опорой государственного строя. Во главе организации стоял бы сам гетман, ему подчинялись кошевые атаманы, им назначенные. Границы коша совпадали с губерниями, уезды составляли полки. К руководству казачеством привлекались лучшие военные силы или представители именитых украинских фамилий. Киевский кош возглавил полковник Глибовский, полтавский — полковник Козинец, черниговский —
[73]
генерал Нагорский, слободской — полковник Омельянович-Павленко, запорожский — генерал А. Омельянович-Павленко, новозапорожский — полковник Гоголь-Яновский, подольский — генерал Сокира-Яхонтов.
  Казаческая тема звучала и в отношениях гетмана с Доном и Кубанью. Во время встречи с Красновым и переговоров с Кубанской радой гетман поставил вопрос о союзе всех казачьих войск. Ведь именно Дон высказывался за децентрализацию России. С Кубанью, традиционно связанной с Украиною еще с XVIII в., отношения вообще были дружественными. Дивизия генерала Патиева предназначалась к высадке на Кубани. Во время свидания с донским атаманом Скоропадский выдвинул идею объединения Дона, Кубани, Терека, Грузии и Добровольческой армии для борьбы с большевизмом. Но осенью 1918 г. эта идея «Юго-Восточного союза» уже запоздала и не получила никакого развития{20}.
  Несколько удачнее складывались отношения Украинской державы с внешним миром. Помимо государств Четверного союза дипломатические контакты разного уровня были установлены с Финляндией, Швейцарией, скандинавскими странами, Румынией, Латвией, Литвой, Эстонией, Польшей, Грузией, Арменией, Азербайджаном, Испанией, Грецией, Италией, Ираном, Португалией, Бельгией и Нидерландами. На последнем этапе существования гетманства успели назначить послов в Англию, Францию и США, однако они так и не приступили к своей работе. В принципе государства Антанты не захотели признать независимую Украину. Фактически гетман остался без влиятельных внешних союзников.
  Наибольшие достижения, на наш взгляд, гетманство имело в тех областях внутренней жизни, которые являлись сугубо национальными. Тут и культурное строительство, и церковная организация. Гетман считал необходимым иметь на Украине свои Академию наук, университеты, театры, библиотеки и сеть украинских школ. Вопрос решался не за счет механического переименования уже существовавших российских учреждений культуры, а через открытие новых под государственным патронажем. Столь же радикально гетман был настроен в отношении автокефалии украинской церкви. Сохранились свидетельства о том, что в случае нерешительности заседавшего второй год православного собора и сопротивления промосковского митрополита Антония (Храповицкого) Скоропадский готов был пойти на провозглашение львовского греко-католического митрополита Андрея Шептицкого украинским патриархом и объединение обеих украинских церквей — православной и униатской{21}. Сам гетман оставался православным, и православная религия была провозглашена первенствующей еще в Законе о временном государственном устройстве Украины.
  Кризис гетманской власти был по-настоящему предопределен Ноябрьской революцией 1918 г. в Германской империи. В течение нескольких дней рухнула украинская державность. Тут же встал вопрос о новых внешнеполитических ориентирах. Победившая в мировой войне Антанта, в начале 1918 г. не помогшая атаману Вольного казачества, еще меньше хотела помогать гетману, связанному с Германией. В ее глазах только белое движение олицетворяло собой будущее любых государств на обломках Российской империи. Между тем, освободившись из-под прямой опеки немцев в военном вопросе, Скоропадский в ноябре 1918 г. срочно заложил основу восьми будущих армейских корпусов, со складами амуниции и вооружения на севере Украины, и издал закон о возрождении казачества как служилого сословия и формирования казачьего войска. Но 14 ноября 1918 г. была подписана Грамота о федерации, ставшая фатальной для Скоропадского. В своих мемуарах он писал: «Россия может возродиться только на федеративных началах, а Украина может существовать, только будучи равноправным членом федеративного государства. У русских кругов до сих пор живет сознание, что с Украиной это только оперетка, что теперь можно дать хоть и «самостийнисть», а потом это все пойдет насмарку. Это — колоссальная ошибка русских кругов, унаследованная старой системой политики. Эта система и повела к тому озлоблению и тому недоверию, которые многие путают с идеей великой России. Все окраины думают:
[74]
окрепнет Великороссия и снова примется за старый гнет всякой национальности, входящей в состав Российского государства. Я видел многих украинцев, которые высказывали подобные опасения... Как только я объявил федерацию с Россией, я сразу понял, что Винниченко был прав. Через несколько дней после появления Грамоты великорусские круги уже никакой Украины совершенно не признавали»{22}.
  Проросийские военные круги, отыгрываясь за свою временную мимикрию, использовали Грамоту как предлог для погрома местных культурных и научных учреждений, чем оттолкнули от гетмана даже умеренные украинские круги. От военных не отставали политики и промышленники, потребовавшие от Скоропадского полного отказа от национального курса. В то же время им не нравилась запланированная гетманом роль Украины в будущей России. В Киеве были даже опубликованы сатирические куплеты:

  Грамота была использована и национальными демократами для оправдания их активности, достигшей апогея в октябре 1918 года. Обвинив гетмана в измене делу Украины, они начавшееся в день провозглашения Грамоты восстание, подготовленное заранее, объявили ее следствием. Скоропадский не мог и не хотел бороться теперь за власть, идя против большинства населения. Пророссийское правительство Гербеля, назначенное одновременно с провозглашением Грамоты о федерации, действовало уже против гетмана. Командующие гетманскими войсками, сначала граф Ф.А. Келлер, затем князь А.Н. Долгоруков, оба в прошлом ближайшие друзья Скоропадского, выказали неспособность справиться с военными силами повстанцев. А те, кто сражался за гетманство в составе Сердюкской дивизии, при обороне Киева или бесполезно погибли, или перешли на сторону повстанцев. Жалкие попытки ближайшего окружения Скоропадского как-то повлиять на ход политических событий отдавали авантюрой.
  В агитационных листках дней борьбы за Киев использовалось и обращение к масонской фразеологии. Петлюра и Винниченко являлись масонами довольно высокого ранга в их ложе, гроссмейстер которой был личным секретарем Скоропадского. Но пресловутое масонское братство не помогло контактам между враждовавшими политическими лидерами национального движения. Это обнаружилось моментально. В ночь на 14 декабря 1918 г. глава государства был вынужден нанять извозчика. У дворца гетмана не оказалось ни одного дежурного автомобиля, все захватили чины штаба князя Долгорукова. Скоропадский поехал на частную квартиру к знакомым, затем в «Палас-отель» к турецкому посланнику А. Мухтар-бею. Там-то и было подписано отречение от власти, текст которого таков:
  «Я, гетман всей Украины, в течение семи с половиной месяцев прилагал все свои силы, чтобы вывести край из того тяжелого положения, в котором он пребывает. Бог не дал мне силы справиться с этим заданием, и ныне я, в соответствии со сложившимися обстоятельствами, руководствуясь исключительно благом Украины, отказываюсь от власти». Спустя несколько дней, спешно объявленный победителями вне закона, бывший гетман на немецком санитарном поезде покинул Украину, теперь уже навсегда. Но его противникам такой финал показался неэффектным, и впоследствии придумали разнообразные сцены переодевания Скоропадского в раненого немецкого солдата, выноса его на носилках, бегства в немецкий штаб и других анекдотов, дань которым отдал даже такой писатель, как М.А. Булгаков.
  Фактически переход власти на Украине в руки Директории Петлюры — Винниченко был оформлен легитимно: гетман сложил свои полномочия, полученные от съезда, перед правительством, а оно официально передало их Директории УНР. К ней же перешла казна Украинской державы: в эмиграцию гетман не взял, в отличие от ряда своих преемников, ни копейки государственных средств. Заметим попутно, что, например, у бывшего
[75]
министра земледелия М. Ковалевского хранилась расписка атамана Вольного казачества за средства, переданные ему правительством Центральной Рады накануне бегства из Киева в январе 1918 года. В апреле того же года, накануне переворота, Ковалевский получил от правительства для организации подпольной работы 5 млн. карбованцев. Вскоре его арестовали, но на суде было признано, что, поскольку 28 апреля власть еще принадлежала Центральной Раде, она была вправе распоряжаться государственными деньгами по собственному усмотрению. Хотя было очевидно, что деньги пошли на организацию антигерманских выступлений, гетманский суд оправдал бывшего министра.
  Пока что Скоропадский очутился за рубежом без всяких средств к существованию. Единственная материальная ценность, которую захватила с собой его семья,— фамильное серебро. Впоследствии оно не раз закладывалось, чтобы на вырученные деньги оказать кому-либо из беженцев материальную помощь. Так наступил очередной, уже четвертый этап в жизни Скоропадского. Ему снова пришлось пересматривать свои взгляды и искать новые жизненные ориентиры. Такие решения всегда давались ему тяжело, были связаны с долгими колебаниями и с нелицеприятной оценкой пройденного жизненного пути и дальнейших возможностей. Этим, в частности, бывший гетман занимался сначала в Лозанне (Швейцария), затем в местечке Ванзее возле Берлина (Германия).
  В 1919 г. он закончил личные мемуары, охватившие 1917-1918 годы. Они, как он надеялся, демонстрировали несостоятельность политики «среднего пути» — между демократией и консерватизмом, между российским великодержавным шовинизмом и украинским национализмом, то есть той политики, которую как раз исповедовал гетман в 1918 году. Они свидетельствовали также о крахе той формы российско-украинского федерализма, приверженцем которого объявлял себя Скоропадский. Однако расклад политических сил в среде эмиграции и резкое неприятие бывшего гетмана российскими монархистами содействовали перемене его воззрений. Русское белое движение требовало от Скоропадского искупить его грех «украинства», той «малороссийской оперетки», какой они именовали гетманство. Украинские эмигрантские круги тоже считали его политическую жизнь завершенной.
  Мысли о полном завершении политической карьеры не оставляли Скоропадского вплоть до 1920 г., о чем он неоднократно сообщал своим бывшим сотрудникам{23}. Но история распорядилась иначе. Вскоре началось возрождение гетманского движения на монархической основе. В эмиграции оно получило то, чего ему нехватало в 1918 г., — организационное оформление, теорию, идеологию, национальных лидеров и политическое ядро. Прежде всего, уже в 1918 г. ведущей среди украинских эмигрантов стала сама фигура Скоропадского, а не былой государственный принцип. Приверженцы нового создания на Украине желанного им государства в основном были сторонниками лично Скоропадского, враги такой идеи — его личными противниками. Эта персонификация государственного принципа как раз и не позволяла ранее сплотить вокруг идеи влиятельные политические силы. И лишь теперь элита украинской эмиграции стала работать над организацией консервативно-монархического движения.
  Утверждение на Украине советской власти заставило эмигрантов пересмотреть их тактику и стратегию. Многие убедились в несостоятельности прежних партийно-социалистических доктрин национального освобождения. То же происходило не раз и ранее. Так, лидер УНР Петлюра в 1919 г. вышел из руководства Украинской социал-демократической рабочей партии и отказался от формирования партийных кабинетов. Несколько иначе смотрели на дело руководители «хлеборобского движения», первоначальной партии хлеборобов-демократов. Не будучи ни многочисленной, ни влиятельной, она объединяла тех аграриев, кто был проникнут национальным духом. В 1920 г. их лидеры В. Липинский, С. Шемет, М.Тимофеев, граф А. Монтрезор и профессор И. Мирчук решили создать объединение «орденского» характера — «Союз хлеборобов-державников». Целью этого
[76]
внепартийного союза было достижение независимости Украиной во главе с наследственным монархом, каковым будет гетман, и с ведущей социальной группой в лице хлеборобов. Данный социальный слой, объединявший помещиков и крепких сельских хозяев, по мнению Липинского являлся единственной истинно производительной силой, остальные же жили за его счет.
  В «Комуникате» №1 (официальное сообщение) новое объединение извещало: «Только собственная держава, построенная украинской нацией на своей этнографической территории, спасет нас от экономического развала и от кровавой анархии. Собственную державу даст только компромисс между отдельными украинскими массами, заключенный во имя желанного законного порядка и спокойного труда, общей всем классам национально-государственной культуры, общей защиты своей территории и общего для всех права нашей нации на самоопределение. Для этого должно организовать не партии, а украинские классы; должно объединить наших земляков по тому, как они работают и что они производят, а не по тому, что они говорят и к какого рода политическим авантюрам они склоняются. Наша большая ошибка заключалась в том, что вместо поисков сторонников внутри своего класса мы вместе с «национально-сознательной» украинской интеллигентской и в основном социалистической демократией во имя патриотизма искали согласия. Никакого согласия во имя единства той или иной националистической секты теперь уже быть не может. На арену истории выступает снова действительно целая, сорокамиллионная украинская нация, и не сектантские, не групповые, а общенациональные задачи встают перед нами, ее членами». Выдвигался и объединительный лозунг — «Державный лад и порядок». Власть должна была принадлежать одному лицу, представителю суверенитета и независимости украинской нации, а ограничиваться она будет двумя законодательными палатами{24}.
  Первоначально гетманцы вынашивали план приглашения на престол будущей монархической Украины бывшего австрийского эрцгерцога Вильгельма Габсбурга, заигрывавшего с украинским движением еще с 1918 года. Однако с конца 1920 г. они остановились на кандидатуре Скоропадского. Он импонировал им происхождением из семьи украинских гетманов и своим пребыванием в той же должности. И Скоропадский вернулся на политическую арену. Это совпало во времени с рассмотрением украинского вопроса в Лиге Наций. К Скоропадскому возвратилось внимание прессы, особенно немецкой. Павел Петрович колебался. А весьма честолюбивый Липинский настаивал, чтобы бывший гетман стал лишь знаменем, как бы живым символом нового движения, но не вмешивался в организационно-политическую работу. От него требовали подписать, наравне с другими членами союза, текст клятвы и вступить на общих правах в руководящий орган движения — Совет присяжных. Главой Совета становился организатор и идеолог движения Липинский.
  В ноябре 1921 г. Скоропадский подписал текст клятвы, чем окончательно связал свою дальнейшую жизнь с самостийницким украинским движением. Федералистские мысли были им полностью изгнаны. Еще в марте 1921 г. он писал своему бывшему сотруднику Н.М. Могилянскому: «Я стою за самостийную Украину потому, что только ясно и определенно поставленный национальный лозунг может спасти Украину от большевистского ига; кроме того, решительно изверившись в стремлении России всех лагерей к честному разрешению украинского вопроса, я считаю, что, только стоя на самостоятельном пути, Украина и Великороссия смогут установить честные, братские взаимоотношения. Я считаю, что именно моральное чувство, если глубоко вдуматься в этот трагический, как Вы его называете, вопрос и сердцем переживаете его, требует исповедования самостоятельности»{25}.
  В течение 20-х годов в это движение влились «Украинские сичи», «Союз украинских хлеборобов» и «Группа гетманцев» в Чехословакии, «Союз украинских хлеборобов» во Франции, «Союз украинских державников» в Польше. Группы гетманцев действовали на территории Западной Украины, включенной согласно Версальскому арбитражу в
[77] Польское государство. Значительное объединение украинских монархистов существовало в Германии, где под Берлином проживал Скоропадский. Небольшая, но активная группа действовала в Англии. Ее возглавлял племянник бывшего царского дипломата В. Коростовец, которому удалось установить связи с высокими придворными, политическими и финансовыми кругами и основать периодический орган «Инвестигатор». Генеральный директор британско-нидерландской нефтяной монополии «Ройял Датч-Шелл» Г. Детердинг дал гетманскому движению 7 тыс. ф. ст., что породило нескрываемую зависть у других эмигрантских украинских групп{26}.
  В конце 1924 г. к гетманско-монархическому движению присоединились военно-гимнастические Сичовые организации украинских эмигрантов в США и Канаде. Идейной основой движения стали работы Липинского, в первую очередь «Письма к братьям-хлеборобам», а идейно-организационной — непереодический журнал «Хлеборобная Украина», выходивший в 1920-1926 гг. в Вене. Издания гетманцев публиковались также в Польше, Чехословакии, США и Канаде.
  Постепенно в течение 20-х годов сложилась довольно стройная по внутренней конструкции теория украинского государственного монархизма. Этот процесс вызвал резко негативную реакцию в иных лагерях эмигрантов. Российские сторонники великого князя Кирилла Владимировича утверждали, что Скоропадский сговорился с великим князем Николаем Николаевичем и генералом Врангелем, получив от них на будущее «левобережное гетманство». Приверженцы Николая Николаевича писали, что Скоропадский присягнул на верность великому князю Кириллу Владимировичу, за что получил «малороссийское генерал-губернаторство». В коммунистических органах печати сообщалось, что гетмана вообще «придумали поляки и немцы».
  Потом назрел кризис в рядах гетманцев, вызванный размежеванием Скоропадского и большинства его сторонников с приверженцами Липинского. Последний в 1929 г. выступил с резкой критикой «реальной политики» окружения Скоропадского и его самого. Туберкулез, через полтора года приведший Липинского к смерти, не позволял ему осуществлять руководящие функции в Совете присяжных, а другой равной ему политической фигуры там просто не было. Скоропадский, тяготившийся навязанными ему представительскими функциями, теперь взял руководство движением в свои руки и опирался именно на «реальных политиков», ему лично преданных. Липинский как создатель «гетманской легенды» («легенды рода Скоропадских») болезненно реагировал на самостоятельные шаги Скоропадского — его переговоры с лидерами Венгрии о судьбе закарпатских украинцев и пр., после чего Липинский распустил Совет присяжных и образовал взамен Братство украинских классократов-монархистов, — крайне малочисленной группировки «монархистов без монарха», распавшейся вскоре после смерти ее основателя.
  Разброд среди украинских монархистов, однако, продолжался. Полтавец-Остряница, активный деятель гетманства в 1918 г., возобновил в 1920 г., уже в эмиграции, Вольное казачество. 1 июля 1926 г. он, после убийства в Париже Петлюры, выпустил «Универсал» с провозглашением самого себя гетманом и национальным вождем Украины «обоих берегов Днепра и войск казачьих и запорожских»{27}. Это движение, оформленное в Украинское национальное казачье общество, по идеологии и практике было близко к итальянскому фашизму, немецкому национал-социализму и тесно с ними сотрудничало. Гетманцы же в 30-е годы преобразовали себя в Союз гетманцев-державников (с отделениями в Германии, Франции, Польше, Англии, Чехословакии, Югославии, США и Маньчжурии). Произошел переход в лагерь Скоропадского некоторых бывших его политических противников. Его теперь «признали» один из лидеров антигетманского восстания в ноябре 1918 г., член Директории А. Андриевский; галицийский радикал, шеф пропаганды Директории в дни свержения Скоропадского О. Назарук. Последний вообще стал одним из его ближайших сотрудников и способствовал тому, что к гетманско-монархическому движению примкнули американские и канадские «Сичи». Впоследствии Назарук активно
[78]
пропагандировал гетманскую идею на Западной Украине, входившей в те годы в состав Польского государства.
  Самая влиятельная гетманская организация находилась в Германии. Ее центром являлся дом Скоропадского в Ванзее. Судя по воспоминаниям дочерей Скоропадского, это было большое здание, где часто устраивались политические приемы и два-три раза в год — званые. На один из них, в день «гетманского переворота» 29 апреля, собиралась элита украинской эмиграции. Частыми гостями там были некоторые российские аристократы (Олсуфьевы, Долгоруковы, герцог Лейхтенбергский), однополчане Павла Петровича, дипломаты, журналисты. Выделялась из их числа финляндская журналистка А. Норна, большая почитательница не только Скоропадского, но и маршала Маннергейма, бывшего кавалергарда.
  Что касается материальной стороны дела, то Скоропадский получал денежное содержание в размере 10 тыс. дойчмарок из Государственной канцелярии президента Германии. Часть его уходила на поддержку других эмигрантов, другая часть — на содержание Украинского научного института и на стипендии находившимся под патронатом бывшего гетмана его студентам. Семью Скоропадских в основном кормило приусадебное хозяйство. Его вела Александра Петровна, ухаживая за курами и свиньями, выращивая овощи и фрукты. Политическая деятельность Скоропадского из немецких источников не финансировалась, и ему приходилось выискивать для нее средства у разных лиц и организаций. Средства шли на содержание Союза гетманцев-державников, издательскую, пропагандистскую и подпольную (в Западной Украине) работу. Помогали давние личные связи главы движения в Англии, Франции, Германии, Венгрии и Польше. Скоропадский открыто говорил своим сторонникам: «В конце концов, для дела прежде всего нужны деньги, а деньги могу добыть только я».
  Когда в Германии установилась нацистская диктатура, Скоропадскому, находящемуся над надзором секретных служб, вменили в необходимость публично высказываться в пользу Гитлера. Под угрозой оказался Украинский научно-исследовательский институт в Берлине, не всегда выпускавший то, о чем ратовали в Третьем рейхе. И Скоропадский, и его сын Данила, который в 1935 г. был введен в состав Центральной управы и с 1939 г. проживал в Англии, часто выступали публично в защиту украинского национального движения. Примером может служить проведенная ими кампания в защиту Закарпатской Украины после захвата Чехословакии фашистской Германией. Когда на территорию Закарпатья вступили венгерские войска, они сурово обошлись со сторонниками свободного волеизъявления украинцев, призывавшими к созданию отдельного государства во главе с местным лидером, греко-католическим священником А. Волошиным. Скоропадский и его организация ходатайствовали об освобождении воинов Карпатской Сичи от арестов и от репрессий со стороны венгров и немцев. Среди других из концлагеря был освобожден поэт О. Ольжич. Уже после начала второй мировой войны Скоропадский способствовал освобождению из немецкого заключения таких лиц из рядов украинских националистов, как С. Бандера, А. Мельник и Я. Стецько.
  Скоропадский в те дни пытался наладить сотрудничество всех украинцев в эмиграции на платформе независимой и соборной Украины. Таковы его послания своим сторонникам 1934-1940 годов. В них нет никаких упоминаний о создании независимой Украины по милости Германии. Там говорилось преимущественно об объединении всех «украинских сил»{28}.
  Хотя Скоропадский всегда демонстрировал свои антисоветские взгляды, он не пользовался доверием новых лидеров Германии из-за его независимой позиции, имевших его при себе «на всякий случай» и в память о 1918 годе. С одной стороны, вызывали подозрение данные о нежелании многих гетманцев ориентироваться на гитлеризм. Именно так расценивалась в Берлине информация киевского отделения гестапо военного времени о склонности гетманцев поддерживать Англию. С другой стороны, лидеры Объединенной гетманской организации Канады заявляли, что в случае назначения Скоропадского гетманом именно немцами или какой-либо
[79]
другой пронацистской акции самого Скоропадского либо лиц из его окружения канадские гетманцы порвут с ним всякие отношения{29}. Эти и им подобные выступления приходилось учитывать, поскольку масса украинцев жила в странах Антигитлеровской коалиции.
  После 20 июля 1944 г., когда состоялось покушение на Гитлера, многие близкие знакомые Скоропадского из немецких военных кругов были казнены за участие в деле или близость к организаторам покушения. Те былые связи, которые еще оставались у Скоропадского, он использовал для спасения украинцев из нацистских концлагерей. Благодаря его ходатайствам оттуда были вызволены многие лица. Его дочери Елизавета и Мария помогали, чем могли, тем украинским «остарбайтерам» и военнопленным, которые попадали в их дом в Ванзее.
  Под конец войны 73-летний Скоропадский и его дочь Елизавета, талантливый скульптор, пытались бежать из зоны возможной советской оккупации. Они попали под бомбежку самолетами союзнической авиации на баварской станции Платтлинг. Тяжело раненный и обгоревший, отец попал в госпиталь католического монастыря с. Меттен, и когда 26 апреля 1945 г. его не стало, дочь пыталась похоронить его по-христиански, но не было гроба и не могли отыскать православного священника. Наконец, под аккомпанемент выстрелов его отпел греко-католический священник Г. Онуфрив, согласившийся отслужить эту панихиду без разрешения высших церковных властей. Тело Скоропадского было предано земле. Елизавета писала позднее: «Хоть и не православный был священник, но свой, украинец. У меня было чувство, что мой отец и я все-таки не оторвались от Украины и, что бы ни случилось, никогда не оторвемся»{30}. Потом прах перевезли в Оберсдорф, где были похоронены позже все члены этой семьи, умершие в эмиграции. Исключением стал гетманич Данила, жизнь которого оборвалась в Лондоне в 1957 г. при неясных обстоятельствах.
  Думается, что Скоропадский являлся тем политическим звеном, которое в свое время могло бы связать воедино российские и украинские общественные круги на платформе признания суверенных прав народов двух держав.


{1} Конституцiйнi акти Украïни 1917—1920. Невiдомi конституцiï Украïни. К. 1992, с.82—83.
{2} Прицак О. Рiд Скоропадських (iсторико-генеалогiчна студiя). В кн.: Останнiй гетьман. К. 1993, с.192-193; Скоропадьский П. Мое детство на Украине. В кн. Спогади. К. 1995, с.381.
{3} Спогади, с.387.
{4} История кавалергардов, 1724-1899. Т.I. СПб. 1899, с.128сл.
{5} Краснов П. Год войны (14 месяцев на войне: очерки русско-японской войны с февраля 1904 г. по апрель 1905 г.). Т.2. СПб. 1911, с.113.
{6} Квитка А. Дневник Забайкальского казачьего офицера (русско-японская война 1904-1905 гг). СПб. 1908, с.403.
{7} Центральный государственный исторический архив Украины (ЦГИАУ), ф.1219, оп.2, д.1163.
{8} Спогади, с.388; National Archives of Canada (NAC), MG.30, С.167, F.a.1663, vol.23, file 50 (письмо В. Липинского А. Жуку).
{9} ЦГИАУ, ф.1219, оп.1, д.491, л.109, 121.
{10} Там же, оп.2, д.385, л.2-3.
{11} Там же, л.12-15.
{12} Спогади, с.276.
{13} Там же, с.57, 150.
{14} Там же, с.144-145.
{15} См.: Законодательные акты 1918 г.: законы Украинской державы. Вып.V: апрель — июнь. Одесса. 1918; Краснов П.Н. Всевеликое войско Донское. В кн.: Белое дело: Дон и Добровольческая армия. М. 1992, с.10-12.
[80]
{16} Центральный государственный архив высших органов власти и управления Украины (ЦГАВОУ), ф.3766, оп.3, д.10, л.34.
{17} Ковалевський М. При джерелах боротьби: спомини, враження, рефлексiï. Iнсбрук. 1960, с.317.
{18} Минувшее: исторический альманах. Вып.14. СПб. 1993, с.258.
{19} Революция на Украине по мемуарам белых. М.-Л. 1930, с.139; Спогади, с.238.
{20} Краснов П.Н. Всевеликое войско, с.80-82.
{21} Шептицкий А., митрополит. Життя i дiяльнiсть: церква i церковна еднiсть (Документи i матерiали, 1899-1944). Т.1. Львiв. 1995, с.137.
{22} Спогади, с.307-308.
{23} Минувшее, с.263-265.
{24} Шемет С. До icтopiï украïнськой хлiборобсько-демократичноï партiï. В кн.: Хлiборобна Украïна. Кн.1. Вена. 1920, с.78.
{25} Минувшее, с.265.
{26} Государственный архив Волынской обл., ф.46, оп.9, д.2617, л.29-30; NAC, MG.30, С.167, F.а.1663, vol.1, file 17 (дневник А. Жука).
{27} Apxiви Украïни, 1992, №1-3, с.30-31.
{28} См., например, новогоднее послание от 1 января 1940 г.— ЦГАВОУ, ф.4465, оп.1, д 244, л.31.
{29} Косик В. Украïна: Нiмеччина у Другiй свiтовiй вiйнi. Париж — Нью-Йорк — Львiв. 1993, с.555; NAC, MG.30, Е.350, F.a.1125, vol.1, file 13 (агентурные сведения Канадской конной полиции).
{30} Спогади, с.460.
[81]