После завершения Гражданской войны в России за рубежом оказалось свыше двух миллионов ее граждан. Среди покинувших по тем или иным причинам родину значительную часть составляли бывшие офицеры, генералы, участники Первой мировой и Гражданской войн. Наиболее вдумчивые из них пытались, каждый по-своему, осмыслить, что же произошло, в чем причина крушения дотоле, казалось, незыблемой российской монархии. Об этом в своих воспоминаниях, в газетных статьях, научных трудах размышляли как рядовые участники событий, так и руководители Белого движения, деятели контрреволюции и бывшие государственные мужи. Все они в той или иной мере касались событий Первой мировой войны, связывая именно с ней возникновение революции и крах старого режима в стране. В общем виде вопрос ими ставился так: «Неудачная ли война вызвала преждевременную революцию или, наоборот, революция обусловила поражение России в войне?» Этим определялась и проблематика многих исследований.
  В настоящей статье мы ограничимся рассмотрением итогов изучения Первой мировой войны русской военной эмиграцией, ибо только она касалась таких специфических вопросов, как стратегическое развертывание, мобилизация и т.п.
  Успешному изучению истории Первой мировой войны в зарубежье способствовал ряд обстоятельств. Прежде всего то, что в эмиграции оказалась значительная часть военно-научного потенциала России. Это профессорско-преподавательский состав военных академий и училищ. Только из Крыма был эвакуирован ряд юнкерских военных училищ и кадетских корпусов. В эмиграции оказались известные профессора Николаевской военной академии (Академии Генерального штаба) и других высших военно-учебных заведений. Среди них упомянем А.А. Гулевича, А.К. Байова, В.В. Беляева, Д.Ф. Филатьева, Н.Н. Головина, В.И. Баскакова, Б.В. Геруа, М.А. Иностранцева, П.Ф. Рябикова, которые вдали от родины продолжали свою военно-научную деятельность.
  Не менее важно то, что в рядах военной эмиграции находилось значительное число крупных деятелей Первой мировой войны. Это генералы Ю.Н. Данилов, В.М. Драгомиров, А.С. Лукомский,
[39]
А.И. Деникин и многие другие. Кроме того, в эмиграции оказалась довольно значительная часть корпуса офицеров Генерального штаба, имевших солидную военно-научную подготовку. Они также активно включались в процесс осмысления закончившейся войны.
  Успешному изучению опыта минувшей войны и вообще проблем военного дела в немалой степени способствовала организация научной деятельности русской военной эмиграции, связанной, впрочем, с ее политическими симпатиями и пристрастиями. Уже в 1921 г. в высших кругах военной элиты за рубежом был разработан ряд документов, на которых должны были базироваться военно-научные исследования. В основе их лежало стремление верхов военной эмиграции – П.Н. Врангеля, А.П. Кутепова, А.П. Кусонского, А.Д. Драгомирова, А.А. Лампе, Е.К. Миллера и других – сохранить в своих руках армию, эвакуированную из Крыма, как политический и физический инструмент для свержения советской власти. «Не подлежит сомнению, что борьба с большевизмом не закончена, и Русской армии снова придется играть крупную роль в деле освобождения своей Родины» - так определял штаб Врангеля главную историческую перспективу эмиграции в январе 1921 г. Отсюда стремление сохранить воинскую организацию и в эмиграции, с тем чтобы «в нужный момент можно было бы вновь собрать на борьбу все наиболее стойкое и крепкое». Именно поэтому Врангель приказал в местах расселения русских военнослужащих «приступить к организации в союзы, общества, артели».
  Процесс самоорганизации военной эмиграции начался почти сразу после эвакуации из Крыма, так как офицеры и генералы попытались обособиться от рядовых беженцев. Уже к лету 1921 г. только в Югославии насчитывалось 25 различных эмигрантских обществ и союзов. Среди них основными были военные, такие, как, например, Общество военных инженеров, Общество офицеров артиллеристов и др. Первоначально эти общества имели сугубо корпоративный характер, и одной из главных целей их членов была взаимопомощь, ибо выжить в цивилизованной Европе русскому человеку было нелегко.
  Другой важной задачей являлось создание военной доктрины будущей русской армии, которая, по мнению верхов военной эмиграции, понадобится при возвращении в Россию. Сделать это без тщательного и всестороннего изучения и обобщения опыта Первой мировой было невозможно. И именно здесь военную эмиграцию ожидали серьезные трудности. В этой связи вызывает интерес «Записка о необходимости среди военной эмиграции подготовительных работ по воссозданию русской армии», составленная
[40]
A.M. Драгомировым. Этот обширный документ, несмотря на обильную политическую риторику, фактически представлял собой программу организации военно-научной деятельности. Он состоял из двух основных частей: «Необходимые меры по сохранению военной пригодности офицерского кадра» и «Разработка организационных тактических и технических вопросов и пересмотр Уставов и других Положений». В преамбуле документа автор отмечает, что «в армиях всего света еще во время войны 1914-1918 гг. началась успешная работа по изучению новых факторов, выдвинутых ходом минувшей... войны». Поэтому и эмиграция должна заняться изучением ее опыта. Проанализировав положение военной эмиграции, Драгомиров пришел к выводу о чрезвычайной сложности выполнения этой задачи ввиду общего тяжелого положения эмигрантов, которое, по его мнению, «внушает самые сердечные опасения за судьбу и без того уже немногочисленного оставшегося офицерского кадра и за его пригодность к предстоящей ему сверхчеловеческой работе по воссозданию русской армии». Далее он констатирует, что с каждым лишним годом пребывания за рубежом «число лиц, которые были бы способны посвятить себя всецело подготовке к этой работе, уменьшается, и если не будут приняты неотложные меры для борьбы с этим печальным явлением, то скоро мы можем прийти к такому положению, что в нужную минуту их совсем не окажется». В связи с этим Драгомиров предлагал повсеместно создавать офицерские общества «профессионального типа, объединяющие собою офицеров одной категории по роду службы». Главной целью этих обществ должно было стать «поддержание знаний по каждой специальности на уровне требований современной науки, установленных на основании опыта мировой войны». Для поддержания деятельности этих обществ предлагалось проведение ряда мер, включавших открытие офицерских собраний в местах компактного расселения офицеров, оказание финансовой поддержки эмигрантским военным журналам, изыскание средств на проведение конкурсов на военно-научные темы и т.п.
  Наряду с вышеперечисленными мерами Драгомиров предлагал план организации всей военно-научной деятельности эмиграции. Это предусматривалось возложить на особую комиссию, в функции которой входило бы: «а) составление общего плана работы, б) распределение работы между членами комиссии, в) приискание сотрудников для исполнения отдельных работ по своей специальности, согласно принципиальных указаний комиссии, г) приобретение необходимых руководств и военных трудов и рассылка их сотрудникам, д) просмотр исполненных работ и согласование
[41]
их в духе единства взглядов и полного взаимодействия в бою всех родов войск, е) окончательная редакция готовых трудов, ж) размножение (печатание) исполненных работ и рассылка их во все офицерские общества, з) постановка на обсуждение вопросов спорного характера, по которым желательно вызвать обмен мнений в офицерских обществах и на страницах наших военных журналов, и) устройство собеседований (диспутов) по таким вопросам, к) переписка с участниками работ и со всеми заинтересованными учреждениями и обществами».
  Драгомиров считал, что комиссия в первую очередь должна подобрать и систематизировать материал по целому ряду вопросов военной теории, выдвинутых мировой войной. Прежде всего это касалось вопросов тактики, организации крупных общевойсковых соединений, комплектования армии в мирное и военное время, принципов обучения и воспитания войск. В последующем предполагалось провести работу по переработке старых и разработке новых уставов и наставлений.
  В основу работы комиссии, по мнению A.M. Драгомирова, «должно быть положено крайне бережное отношение к священным традициям Русской императорской армии и глубокое уважение к тем ее высоким боевым качествам, которые они искони проявляли и которые поддерживали ее славу и на полях сражений последней мировой войны. Все, на чем основана духовная мощь и дисциплина нашей Армии, должно быть свято сохранено».
  Столь широкая программа военно-научной деятельности была утопична хотя бы потому, что со средствами военной эмиграции было весьма туго именно в этот период. К тому же к самой идее создания центра по разработке уставов и национальной военной доктрины отнесся весьма скептически не кто иной, как Врангель. В письме к А.П. Кутепову по этому поводу он писал, что «она (комиссия. – А.В.) могла бы иметь известное оправдание лишь в том случае, если бы преследовала цель подкормить, в подлинном смысле этого слова, некоторых лиц, сидящих без дела. Ведь мы совершенно не знаем, когда, при какой обстановке создастся вновь единая Русская Армия, какое будет государственное устройство нашей Родины, система комплектования армии, состав ее, уклад быта и т.д.
  Составляющим уставы будет предоставлено решать уравнение, величины которого неизвестны. Новые уставы, вероятно, никогда не увидят применения, они не будут жизненными».
  Тем не менее вышеуказанная записка существенно повлияла на направление военно-научной деятельности организованной военной русской эмиграции. Важную роль в подготовке офицерских кадров сыграл созданный в 1925 г. Русский общевоинский
[42]
союз (РОВС), объединивший под своим руководством большую часть офицерских союзов. Он развернул серьезную работу по подготовке и совершенствованию своих офицерских кадров. Под его эгидой в местах компактного расселения русской военной эмиграции возникла целая сеть различных кружков и курсов военного самообразования, имевших целью «следить за развивающимся военным делом, по возможности, за военной техникой, изучая наиболее интересную военную литературу Запада и Советской России». Несмотря на свои ярко выраженные политические пристрастия, именно эта среда стала опорой в развитии исследовательской деятельности русских военных ученых за рубежом. Вместе с тем рассмотренная выше потребность осмысления опыта и уроков Первой мировой войны определила научную проблематику возникших впоследствии военно-учебных и военно-научных учреждений, а также печатных органов русской военной эмиграции.
  Первым таким учреждением следует назвать Общество ревнителей военных знаний, организованное группой офицеров генерального штаба – В.М. Прониным, Р.К. Дрейлингом и др. Одна из задач, которые оно ставило перед собой, - «изучение и обработка военно-исторических материалов минувшей Европейской войны». При обществе был учрежден журнал «Военный сборник», издававшийся с сентября 1921 по ноябрь 1941 г. Среди авторов последнего были видные русские офицеры и генералы, такие как Ю.Н. Данилов, В.М. Драгомиров, Н.Н. Головин, А.К. Байов, Ф.Ф. Палицын. По содержанию это был солидный, толстый научный журнал, не опускавшийся до эмигрантских скандалов и сведения личных счетов, да и относительно «красных» проявлявший известную сдержанность.
  По-другому складывалась военно-научная жизнь эмиграции, осевшей во Франции. Уже в 1922 г. генерал Н.Н. Головин, бывший профессор Николаевской военной академии, начал организацию добровольных кружков для получения высшего военного образования, объединенных затем в «Курсы высшего военного образования». К 1925 г. насчитывалось 52 кружка с числом участников более 550 человек. В 1927 г. после длительной подготовительной работы генерал Н.Н. Головин открыл Военно-научные курсы систематического изучения военного современного дела, зарегистрированные при правительстве Франции как Общество русских комбатантов по изучению мировой войны и ее последствий. За основу функционирования курсов было взято Положение о бывшей Императорской Николаевской военной академии 1910 года. Целью их ставилось поддержание трудами учебного персонала русской военной науки на уровне современных
[43]
требований, создание кадра русских офицеров с современным высшим военным образованием, распространение военных знаний среди русской военной эмиграции. Эти курсы просуществовали до осени 1939 г. Их выпускниками стали 82 офицера. Филиалом Парижских курсов значились открытые в 1931 г. в Белграде Зарубежные Высшие военно-научные курсы генерала Головина. Кроме того, при Парижских курсах тот же Головин организовал Институт по изучению современных проблем войны и мира, а при Белградских курсах – Военно-научный институт (при нем с 1936 г. выпускался военно-научный журнал «Осведомитель»). Оба института состояли из лиц, окончивших курсы. Именно эти институты стали основными центрами русской военно-научной мысли за рубежом.
  Немного особняком стоял Кружок по изучению Первой мировой войны, образованный весной 1927 г. при историко-философском отделении Русского народного университета в Праге из его студентов. Кружок был подчеркнуто аполитичен и организационно не связан с РОВС, так как деятельность последнего была в Чехословакии запрещена. Тем не менее руководство кружка имело довольно тесные контакты с Парижем и лично с Н.Н. Головиным. Возглавлял его бывший профессор Николаевской военной академии, генерал М.А. Иностранцев. Кружок ставил перед собой серьезные научные задачи: «исследование опыта минувшей войны во всей его совокупности» и разработку вопросов, «связанных с участием России в великой борьбе народов и в выяснении роли и значения Русской армии в исходе этой борьбы». Это обрело большую популярность среди слушателей Русского народного университета. В 1927-1929 гг. на занятиях кружка присутствовало в среднем до 75 человек. За это время в нем было прочитано 40 докладов и лекций. Среди лекторов следует выделить профессоров П.Ф. Рябикова, самого М.А. Иностранцева, генерала В.В. Чернавина.
  Таким образом, та часть русских военных ученых, которая эмигрировала после 1917 г. из России, не оставила научные занятия, а перенесла их в страны своего нового проживания.
  В эти же годы представители русских академических организаций на своих II и IV съездах (1924 и 1928) разработали специальное положение о присвоении ученых степеней. На основании его было составлено положение на Высших военно-научных курсах. Новыми профессорами по специальности «военная история», защитившими соответствующие диссертации, стали полковник А.А. Зайцов, генерал Б.А. Штейфон, полковники Е.Э. Месснер и Л.М. Михеев. Думается, что не только политическая ангажированность двигала ими в этом трудном деле, но и любовь к науке.
[44]
  Какими бы мотивами они не руководствовались при разработке военно-научных исследований, в том числе военно-исторических проблем, они оставили значительное военно-научное наследство. В эмиграции русские военные ученые разработали и опубликовали ряд трудов по военным вопросам, и в первую очередь по истории Первой мировой войны. В их числе – «Россия в мировой войне 1914-1915 гг.» Ю.Н. Данилова, «Военные усилия России в мировой войне» Н.Н. Головина, ряд фундаментальных статей М.А. Иностранцева, А.К. Байова, А.В. Геруа и др. Важную роль в деле обобщения опыта войны играли зарубежные военные журналы «Часовой» (Франция, Бельгия), уже упоминавшийся «Военный сборник», «Вестник военных знаний» (Сараево), «Война и мир» (Берлин), а также военно-научная газета «Русский инвалид» (Париж). На их страницах широко публиковались статьи, посвященные различным проблемам войны. Помимо этого, военные авторы активно сотрудничали в общеэмигрантской прессе, которая охотно, особенно «Возрождение», публиковала военно-научные работы.
  В зарубежной русской историографии Первая мировая война (Великая война) - начало в цепи трагических событий, которое, по их мнению, привело Россию к поражению и революции. Именно с этой исходной точки рассматривается ими война в целом.
  Среди исследовательских проблем одно из первых мест занимала тема о причинах войны. Это и понятно: в начале 1920-х годов в общественном мнении Европы этот вопрос стоял остро. Одним из тезисов, выдвигаемых, например, германскими историками, было утверждение, что во всем виновата Россия, воинственность ее генералов, настоявших на мобилизации Русской армии ввиду открытия военных действий австрийцев против Сербии. Одним из первых, кто ответил оппонентам, был полковник русского Генерального штаба И.Ф. Патронов. Еще в 1919 г. он выступил со статьей о причинах мировой войны. В 1921 г. в статье «Причины и следствия Великой войны» он указал, что не «австро-сербский конфликт 1914 г. был причиной войны. На самом деле это только повод; причины лежат гораздо глубже». Рассматривая исторический путь Германии за 43 года до войны, И.Ф. Патронов высказал мысль, что главной причиной было ее бурное экономическое развитие после объединения в 1871 г. и стремление ее правящих классов к мировому господству, а также связанное с этим соперничество с Англией и Францией, которое сложилось «в продолжение нескольких десятков лет и постепенно вело к столкновению». На первое место он ставил англо-германские противоречия из-за дележа колоний и влияния в Малой Азии. К следующей группе противоречий Патронов относил
[45]
франко-германские противоречия из-за Эльзаса и Лотарингии, утерянных Францией после поражения 1870 г.
  Несколько по-иному к этому вопросу относился бывший профессор Академии Генерального штаба М.А. Иностранцев. Он предостерегал от упрощенного подхода к оценке причин войны, указывая, что «всемирная война... как и все исторические явления, имеет причиною, конечно, не один какой-нибудь факт или событие... а целую цепь глубоких исторических явлений, находящихся между собой в тесной зависимости». В числе главных из них Иностранцев называл «прусский, ставший затем германским, империализм с неразрывным его спутником милитаризмом». Правда, экспансионистские устремления Германии Иностранцев выводил не из бурного экономического развития ее, а в первую очередь из «характера ее обитателей, свойств ее народа и, наконец, ее истории». К последнему он относил военные успехи Пруссии в войнах с Австрией и Францией, в итоге которых была создана Германская империя. В то же время он все же отмечает, что небывалый экономический расцвет «еще дальше толкнул Германию по пути империализма». Проанализировав развитие Германии после франко-прусской войны 1870 г., Иностранцев пришел к выводу, что «германский империализм рос и развивался, постепенно обращаясь в идею мирового владычества, или в пангерманизм».
  Несколько иную позицию занимал бывший профессор Академии Генерального штаба А.К. Байов. Причины войны он разделяет на две группы: «с одной стороны, порядка материального, а с другой – морального или, вернее сказать, духовного». Остановившись на причинах материальных, он также обращает внимание на экономическое развитие Германии. Байов указывает, что «сильное экономическое развитие в скором времени привело к тому, что громадное количество продуктов своей промышленности, а также накопляющийся финансовый капитал она не могла использовать в своей собственной стране. Ей нужно было поэтому расширение хозяйственной территории, т.е. приобретение новых земель и колоний, где она могла бы иметь товарные рынки, новые сферы приложения капитала и откуда могла бы получить необходимое для все более и более прогрессирующей промышленности сырье». Таким образом, он признает, что главной побудительной причиной для Германии в развязывании войны была борьба за передел уже поделенного мира. На первое место среди противоречий между великими державами он ставит противоречия между Англией и Францией, ибо «Германия могла получить необходимые для нее колонии, лишь отняв часть громадных колоний Англии и Франции». Резюмируя свой анализ, Байов приходит к выводу, что «экономическое соперничество Англии и
[46]
Франции, с одной стороны, и Германии – с другой... неминуемо должно было привести к войне». В то же время, по его мнению, России, с точки зрения ее экономических интересов, война была не нужна, ее противоречия с Германией были не настолько остры, чтобы решать их силой. Наоборот, именно она являлась объектом международного спора, так как ее рынок «всегда был одним из наиболее лакомых кусков для всех стран с высокоразвитой промышленностью и обладающих большими свободными денежными капиталами». Общий вывод, который он формулирует с точки зрения материальных причин войны, звучит так: «Экономическое соперничество Англии и Германии и, в частности, борьба промышленных стран Запада с Германией за русский рынок. Причем наиболее заинтересованной с этой точки зрения в войне являлась Англия».
  Как видим, и А.К. Байов на первое место ставит англо-германские противоречия, а русско-германские ускользают от его анализа. Не усматривает никаких империалистических целей у России того времени и И.Ф. Патронов.
  По поводу ответственности за развязывание войны русская зарубежная военная историография была едина во мнении, что таковую необходимо полностью возложить на Германию, которая, воспользовавшись русской мобилизацией как предлогом, объявила войну России. Исходя из тезиса о виновности в развязывании войны Германией, русские зарубежные военные историки определяли характер войны со стороны России как вынужденный, оборонительный. «Россия к началу войны 1914 г. далеко не была готова – ни политически, ни по состоянию своих финансов и промышленности, ни в узковоенном смысле», – подчеркивал Ю.Н. Данилов.
  Другим сюжетом, красной нитью прошедшим через все труды русских военных историков, является тема жертвенности России, которая подчинила свои собственные интересы точному выполнению союзнических обязательств. Так, в отчете Кружка по изучению мировой войны прямо указывалось, что, «бросая в Восточную Пруссию в трагический для Франции момент две русские армии, до их окончательного сосредоточения и готовности к бою, Верховное русское командование исходило из интересов общих, жертвуя интересами русскими во имя спасения Франции. Русские армии терпели страшные поражения, тем не менее варшавская операция считается образцом маневренного искусства русских полководцев, на котором, несомненно, будут воспитываться будущие военные деятели. Лодзинская операция обошлась немцам колоссальных жертв, не дав реальных результатов. Наконец, германцы, сосредоточив против нас 2/3 своих сил, хотели
[47]
нам устроить севернее Полесья "Седан", но эта операция им не удалась».
  Тесно связана с союзниками проблема вариантов стратегического развертывания русских вооруженных сил. Здесь наметились две основные точки зрения, наиболее ярко выраженные Н.Н. Головиным и Ю.Н. Даниловым. Головин полагал, что Верховное русское командование должно было сосредоточить максимум возможных сил против Австро-Венгрии, как более слабого партнера в союзе серединных держав, и тем самым, быстро выведя ее из войны, помочь Франции. Данилов же считал, что Россия должна была строго выполнять союзнические обязательства, взятые еще до войны, а во-вторых, по его мнению, Восточная Пруссия была единственным объектом, удар по которому немедленно влек за собой переброску германских войск с запада на Русский фронт.
Действительно, именно удары России в Восточной Пруссии, ее жертвы там сорвали германский план молниеносного разгрома Франции.
  Важное место в зарубежной русской военной историографии занимал анализ причин неудач Русской армии на полях сражений. В центре внимания здесь лежало исследование субъективного фактора. По мнению подавляющего большинства исследователей, причины неудач коренились в неподготовленности, некомпетентности и грубых ошибках высшего военного руководства России. А это в свою очередь было обусловлено самой системой самодержавия. Многие исследователи вину за поражение России в войне возлагали на союзников, которые требовали от России выполнения долга, но сами его не всегда выполняли или, по крайней мере, не торопились выполнять. В итоге Россия стала жертвой их эгоистической политики.
  На основании изучения боевого опыта Первой мировой войны русскими зарубежными военными учеными были сделаны важные выводы о роли новых средств ведения вооруженной борьбы - танков, авиации, боевой химии и необходимости их дальнейшего развития.
  Приведенные выводы и оценки во многом совпадают с выводами и оценками советской историографии Первой мировой войны (например, причин войны, роли Русского фронта в войне). Таким образом, русская зарубежная военная наука в 1920-1930-е годы не стала составной частью западной историографии, а сохранила свою самобытность, восходящую корнями к русской военно-исторической науке конца XIX в., что дает право сказать о том, что она являлась частью отечественной военно-исторической науки.
[48]